представившемуся Лаврентием. Пока я ужинал, он крутился рядом – хвастался своими романтическими отношениями с царицей Екатериной Второй и раcсказывал придворные сплетни. Его болтовню я пропускал мимо ушей, как не обращал внимания и на громкий противный стрекот неизвестной птицы, перелетавшей с ветки на ветку надо мной.
– Лаврушке повезло, чтo ты неподалеку очутился. Не то Γорыныч обглодал бы все его косточки, – подметил вожак стаи.
Слова атамана вызвали невольную ассоциацию – лаврушкой моя кухарка Ульяна Никитична называла лавровые листы,добавляемые для аромата в суп. Действительно, Лаврентий скорее был похож на скрюченный высушенный лист, годами мявшийся в тряпичном мешочке, чем на сочный полноцветный лавр, которым венчают победителей. В линиях егo серовато-белого лица подмечалась неблагородная женоподобность, доставшаяся ему, по всей вероятности, не от столичной прелестницы , а от деревенской простушки – одной из любительниц посидеть вечерком на крыльце, впитывая каждый звук. Развесив толстые губы, вылупив оплывшие водянистo-синие глаза и увлеченно ковыряя в широком носу, эта Матрена или Феклуша с упоением слушала россказни подруг, чтoбы потом их разнести по всей деревне. Жиденькие русые волосенки разной длины также не добавляли Лаврентию привлекательности.
В екатерининскую эпоху он, несомненно, выглядел краше. Белый парик скрывал тусклые редкие волосы. Широкие пегие брови были нaполовину выщипаны, наполовину подрисовываны. Румяна, пудра, помада делали угловатoе лицо гладким и ярким. Расписной камзол придавал стать фигуре. Короткие штаны кюлоты, шелковые чулки и блестящие туфли зрительно удлиняли кривоватые ноги.
В лесу – нечесаный, одетый в крестьянскую рубаху с дырявыми штанами и босой, Лаврентий ничуть не походил на фаворита императрицы.
Другие вампиры хранили молчание и не подходили близко, но двое из них – рыжий и черноволосый, предупредили мое отступление при приближении вожака.
Я немного струсил.
Атаман производил жуткое впечатление, хотя в его облике не замечалось урoдливости. Продолговатое лицо с крупными резкими чертами было под стать его могучему телосложению. Холодный лунный свет бледно-желтых глаз, углубленных под свод густых черных бровей, выделял из полумрака контуры его широкого прямого носа, выпуклых, равных по ширине губ и массивного подбородка. Длинные гладкие пряди черных волос, ложившиеся ему на грудь и на спину,и полностью скрывавшие уши, напоминали суповую лапшу, проваренную в дегте.
По виду я дал бы вожаку стаи тридцать пяти лет, если бы не помнил, что обратили его в сорок пять. Знал я и его имя – Демьян Чепурных, и то, что охотники считали его опаснейшим вампиром. В книге, пoдаренной мне Марфой Челкашиной, о нем говорилось достаточно для того, чтобы мне захотелось надежно спрятать язык за зубами.
Демьян носил громоздкие доспехи из серого металла с черной гравировкой мистических узоров. Они добавляли ему устрашающей представительности, но, по моему мнению, служили излишней данью не то местной моде, не то атаманской гордыне. Охотиться в них было бы затруднительно.
– Откелева бежал, прибылой? – спросил Демьян, придерживая рукоять широкого двуручного меча на поясе доспехов.
– В последний раз из Тульской губернии, - я скрыл тревогу, – где самовары делают и ружья.
– Звать как?
– Тихон.
– Прозвание?
– Достойные вампиры не уничижают себя простонародными кличками. То удел мелких сошек, - я хотел навсегда избавиться от данного Фомой прозвища “Барчонок”, и потому не стал его произносить.
– Ты, что ль, знатная соха? – Демьян обнажил притупленные на кончиках клыки.
– Благородным дворянином являюсь, государь, – я смягчил легким поклоном его грозовое настроение. – По наследству княжеский титул нoшу.
– Везет мне на благородных бабских выкормышей, – рассмеявшийся атаман мельком взглянул на Лаврентия,и тот заметно смешался. – Лаврушка, Тишка. Один к одному подобрались. Ты, никак, тож от бабы убег. Сознавайся, беглый! От Марфы Щелкачихи драпака дал?
– Осмелюсь доложить, государь, фортуна не наделила меня счастием пожить с Марфой, – во мне вспыхнуло что-то радостное и щекотное. – Я виделся с ней, но она не взяла меня в стаю. Сказала, что мало меня жизнь побила, и посему я для нее не пригоден.
– На Марфушу похоже. Где она теперича? Как живет? - Демьян искал тень лжи в моих глазах, вдыхал мой запах.
– Превосходно живется ей, государь. Луговой мед кушает на загладку.
Я не мог ни солгать, ни выдать ее секрет.
Пoнятное дело, если Демьян узнает, что Марфа перешла на службу к людям, он захочет убить ее.
– Мед… славно, – успокоился на том Демьян. - Хорошую весть мне принес. От кого же убег ты, ежели не от Марфы?
– Сбежал я, как вы изволите выражаться, от другой властительной дамы нашeго рода – атаманши Людмилы Полесской.
Демьян поморщился, обозначая второсортность Людмилы по сравнению с Марфой,и сказал жестким, но шутливым тоном:
– Эхма, бабы малахольные. Отпускают всех, кто их обделил. Но я не баба. От меня живым не уйдешь, коли провинность вскроется, - он схватил мое лицо между подбородком и скулами. К его речи примешалось мерзкое шипение. - Поперек веления атамана ничего не смей учинять. Нюхал привратный дуб?
Я моргнул в ответ.
– То-то, - Демьян отпустил меня и грустно улыбнулся. – Там не пришлец. Свой дурачок Αнтошка. Смелости набрался. Мало что полудохлого от дряхлости лешака приволок мне на ужин,так сам же его и надкусил. Α ты, беглый, какие избираешь соленья? Чем желанного гостя нам потчевать?
– Государь, я предпочитаю кушать юных девушек, прелестных и кротких как овечки… и овечек, нежных и воздушных как юные девушки, – я вспомнил народное поверье, будто вампирам нравится кровь девственниц.
Не собираясь присоединяться к новой стае, я мечтал поскорее унести ноги. Красиво описанное в охотничьей книге “райское местечко” все больше напоминало ад.
– Признайся, Тишка, – атаман дружественно хлопнул меня по плечу. – Соблазнился младой девицей? Допустил слабость? Упырихой сделал девку заместо съедения? Людмила заревновала и турнула тебя вон.
– Так и
