старые серьги с перламутром. Сейчас я была собой. Такой, какая есть. Я больше не хотела никем казаться.
Я смотрела, как стремительно темнеет за окном и прислушивалась, стараясь различить в приемной знакомые шаги. И билось сердце. Кольнуло, когда я увидела на пороге своего мужа. Рэй замер, глядя на меня, в глазах отразилась болезненная мука. Он молчал, а я смотрела на зажатую в его пальцах папку с формулярами.
Наконец, он подошел, долго всматривался в мое лицо, будто подбирал слова.
— Как же ты красива…
Голос сорвался на шепот, но я улавливала отчаянное смятение. Что-то было не так.
Он сглотнул:
— Я их ненавижу!
Я замерла:
— Кого?
— Императора, палату, отца… — Он уткнулся в мою макушку: — Меня вызывают во дворец. Срочно. Я должен идти.
Казалось, меня окатили холодной водой. Я стояла в такой растерянности, что ноги едва держали. Я еле шевелила губами:
— Ты вернешься?
Он обхватил свободной рукой мою талию:
— Не жди. Я разбужу тебя, когда вернусь.
Он склонился к моим губам, наспех поцеловал и тут же вышел. А меня душили слезы так, что поплыло перед глазами.
Этой ночью мой муж не пришел. Я откуда-то знала наверняка, что не придет, но все равно ждала. Лежала в приглушенном свете лаанских светильников и не могла сомкнуть глаз. Напряженная, тревожная, с разогнанным сердцем. Слезы высохли, осталась лишь пустота. Будто я сидела на самом дне глубокого пересохшего колодца, в липкой мелкой пыли. Почему мне было так обидно? До такой степени, что внутри будто завязывалось узлом, пережималось. Это чувство вытеснило остальные страхи.
На мгновение мелькнула мысль, что Рэй сделал все это нарочно, чтобы наказать меня за молчание, но я гнала ее. Нет, совсем не это я видела в его глазах. Совсем не это… И становилось еще обиднее. Холодным крюком скребло гадкое понимание, что именно сейчас я безвозвратно потеряла что-то важное, значимое.
Упустила.
Сон был тревожным, неглубоким. Время от времени я открывала глаза, прислушивалась. Но все было напрасно. И сейчас, без Индат, эта пустота казалась особенно навязчивой, ощутимой. Я принимала ее с каким-то горьким удовлетворением, будто наказывала сама себя. Так, как могла. И меня не отпускало необъяснимое бурлящее беспокойство, от которого ломало. Уже все закрутилось так, что не остановить. Я чувствовала это. Стремительно неслось под горку, набирая скорость.
Утром первым делом я отправила рабыню справиться о муже. Ответ был ожидаемым — Рэй не возвращался. И это я знала наверняка. Буквально чувствовала сквозь мраморные стены холодную пустоту. Он часто отсутствовал прежде, не возвращался даже ночевать. Проводил время на этих ужасных боях. И я радовалась, что его не было под этой крышей. Мне лучше дышалось. Теперь же я задыхалась.
Я обшаривала проклятый шкафчик с драгоценностями уже два раза. С неизменным результатом — ничего. Даже смотрела на полу. Меня мучили два вопроса: кто и как? Оставалось думать лишь на управляющего…
Вечером Рэй прислал за личными вещами, и стало ясно, что до отъезда он больше не вернется. Разумом я понимала, что в этом не было моей вины — он состоит на службе и выполняет приказы. Но необъяснимая тревога заползала под кожу и буравила, как крошечный червяк. Она не оставляла меня. День. Два. Три. Четыре… Не нарастала, не ослабевала, но и не покидала. Она что-то меняла во мне, я почти физически чувствовала эту перемену.
Пугало то, что я по-прежнему не хотела видеть Индат. Теперь это было осознанным пониманием. Я даже ругала себя за черствость, но особой вины не чувствовала. Я знала, что с ней хорошо обращаются — этого мне было достаточно. Я искала одиночества, но одновременно стремилась из собственной спальни. Меня не покидало ощущение чужого липкого взгляда. Он будто щекотал кожу, как ползущее насекомое, которое ежесекундно хотелось раздавить.
Я почти все время просиживала в саду с «Придворным этикетом». Что-то читала, но не слишком вникала. Лишь порой поражалась лицемерному безумию. Что я хотела от людей, которых изысканные манеры учили лгать с младенческого возраста? И мне казалось, что я никогда не смогу постигнуть эту науку. Науку подхалимства и феерического вранья.
Довольно! Я захлопнула книгу и пошла в дом. Выпила в своем буфете бокал сиоловой воды. Но меня снова и снова тянуло к проклятому шкафу с драгоценностями. Я прекрасно знала, что там ничего нет, но руки сами тянулись к резным дверцам. И вот я уже снова стояла у стены и разглядывала уложенные футляры. Протянула руку, открывала их с какой-то злобной сосредоточенностью. Вдруг отшатнулась, даже задержала дыхание: чип лежал все в той же коробке с серьгами.
Я не верила глазам. Зажмурилась на несколько секунд, но видение не исчезло. Я осторожно тронула прохладную пластину, будто удостоверялась, что это все не привиделось. Зажала ее в кулаке.
— Мне даже стало любопытно, что в итоге ты собиралась с этим сделать?
Я резко обернулась, взвизгнула. Максим Тенал стоял прямо напротив, у кровати. В том самом месте, где я и предполагала. За его спиной виднелась утопленная в стене ниша. Я была права. Права!
Я крепче сжала кулак и инстинктивно попятилась:
— Рэй сказал, что вас запретили принимать здесь.
Старик вытянул губы, приподнял брови:
— Мало ли, что он тебе сказал? Может, он лгал?
Я решительно замотала головой — знала наверняка, не лгал.
— Не лгал! — мне хотелось это сказать. Прямо в лицо.
Тенал усмехнулся, сверкнул зубами. Было странно видеть его без конфеты во рту.
— Должно быть, ты горда собой? Надо же… — он прищелкнул языком. — Неужели я недосмотрел? Мой собственный сын отказывает мне в собственном доме по прихоти какой-то безродной девки!
Я сглотнула:
— Уходите отсюда.
Он вновь приподнял брови:
— Из собственного дома?
— Это дом моего мужа.
Тенал расхохотался:
— Кажется, пташка оперилась! Отрастила коготки, раздула грудку. Не рано ли, красавица? Впрочем, — он разом переменился в лице, — так даже лучше. Кажется, мы сможем договориться, как практичные деловые люди. Ведь сможем?
Он сделал шаг навстречу, и я снова попятилась.
— Что вам нужно?
— Увлечение моего сына мне весьма не по нраву… Оно дурно отражается на всем деле. И на наших с ним отношениях. И если мне что-то не нравится — я это пресекаю.
Я молчала.
— Но, отдавая должное твоим талантам, я могу пойти на уступки.
Я сглотнула:
—
