еще тебя, может быть, снова полюбит жертва. В этот раз приятно же было? Я помню, как ты говорил с ней у кулера. И на террасе бара. Ты не во всем прикидывался, тебе было хорошо. Пусть для тебя она всего лишь жертва в твою честь, но все равно любовь в мире людей – самая большая ценность. Если сейчас откажешься, никогда больше этого не испытаешь – больше нет психов, готовых заключать с вами договор. Хо Тэ Мин был всего один. И знаешь… Можешь сколько угодно заливать людей дождем, они все равно найдут способ усмирить твой гнев. Придумают новые умные машины, чтобы бороться с водой. Зачем нам воевать? Это наш общий мир. Всегда лучше договориться.
Вода тяжело вздохнул. Посмотрел на свои руки. Они немного дрожали – видимо, он тоже чувствовал, что недолго ему еще быть в человеческом обличье.
– Ладно, – неохотно сказал он, глядя в сторону.
Я торжествующе покосилась на Чон Мина. Он на меня не смотрел – сидел, опустив голову и упираясь ладонью в мокрые камни. Мне так захотелось увидеть его лицо, но я стояла неподвижно, чтобы остальные видели мою непоколебимую позу. Вытащила из кармана телефон. Двадцать три сорок.
– Встань, – негромко сказала я, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
Он мотнул головой, но сильнее уперся рукой в мостовую и нечеловеческим усилием поднялся на ноги. Я протянула ему руку, и Чон Мин понятливо пожал ее своей холодной ладонью.
– Согласен, – негромко сказал он, с трудом держа глаза открытыми. – Я отказываюсь от жертвы в свою… свою честь. И, как судья договора, подтверждаю, что… что мои братья получили жертвы в свою честь и не имеют оснований для гнева. Я отказался сам, считая это своим… своим правом. Обещаю не мстить. Договор на данное столетие я считаю исполненным.
– Я, как судья договора, подтверждаю, что жертвы выплачены всем стихиям, кроме Дерева. Дерево само отказалось принять жертву, – сказала я и едва удержалась, чтобы не погладить пальцем его руку. Это было бы слишком несерьезно для такого важного момента. – Договор на данное столетие я считаю исполненным.
Ощущение его руки было таким родным, и на секунду я запаниковала, что больше не почувствую такого, а потом вспомнила – ничего страшного не произойдет, он же не умирает. Просто настоящий Чон Мин освободится от того, кто забрал его лицо, его тело, его воспоминания.
Я выпустила его руку и оглядела остальных. Все они побледнели, время заканчивалось, и все же сейчас, глядя им в глаза без ненависти, я наконец почувствовала тех, кто смотрел на меня этими глазами. В их взглядах было что-то древнее, глубокое. Нечто подобное я всю жизнь пыталась разглядеть в бацзы: отблеск чего-то, что больше, чем жизнь отдельного человека. Законы, на которых строится мир. Мне довелось увидеть то, чего не видел никто из людей, – никто, кроме Хо Тэ Мина. Я прижала ладони к подолу ханбока и глубоко поклонилась им всем. Они медленно поклонились мне в ответ.
Мы помолчали.
– Что такое судьба? – спросила я у отца. Он до сих пор смотрел на меня как на дочь. – Вы все говорите про нее, но что это?
– Трудно объяснить. Каждый из нас – просто сила. Без направления. А судьба – это сила с направлением. Не такая, как мы. Я не знаю, как она выглядит, она просто есть. – Он тяжело вздохнул и улыбнулся мне: – Прощай, Юн Хи. В этот раз у нас нет времени вернуть тела в их жилища. Позаботься о них. Ты сама назначила себя судьей договора, значит, теперь ты отвечаешь за них.
– Я позабочусь, – пообещала я, стараясь не смотреть на Чон Мина, который опять опустился на камни.
Почему ему так плохо? Хуже, чем остальным. Глаза едва поблескивали, полуоткрытые, остекленевшие. Ресницы иногда вздрагивали, как будто он хотел их открыть, но сил не хватало. Тоска и жалость снова отозвались у меня в животе ноющей болью. В своем мокром ханбоке, облепившем тело, я опустилась на мостовую и взяла его руки в свои.
– Я рад, что… что вы встретитесь. – Чон Мин с усилием открыл глаза. – Он заслуживает… счастья.
Я не сразу поняла – он про настоящего Чон Мина. Вежливо было бы улыбнуться и промолчать, но мне вдруг захотелось поддеть его, как мы всегда делали, когда только познакомились.
– Если б ты меня правда любил, ты бы уже от ревности загибался, – сказала я, мягко встряхнув его руки.
Чон Мин неожиданно улыбнулся, с трудом держа глаза открытыми.
– Я и… загибаюсь. Просто хотел быть… учтивым.
– Опять твои стариковские словечки, – сказала я и внезапно ощутила огромную потерю.
Торопливо вытащила телефон. Двадцать три пятьдесят пять. Чон Мин тоже увидел время и прикрыл глаза. Скоро все закончится. Все будет новым. Все на свете состоит из циклов, тактов, которые приходят и уходят. Завершение так же важно, как и начало. Энергия любого процесса сосредоточена в двух точках – начале и конце, который своей энергией порождает новое начало. И я понимала это, я сгорала от нетерпения увидеть настоящего Чана Чон Мина. Но почему тогда мне было так ужасно грустно?
«Мы больше не встретимся», – подумала я, и на секунду это вызвало у меня острую тоску, как будто я теряю что-то важное.
– Мне так… нравилось… тут. – Он дышал со свистом, лоб был наморщен, и я сильнее сжала его руки. – Наверное, поэтому мне… больно. Я цепляюсь… за это… тело. – Чон Мин смотрел на меня, не отпуская взглядом. – Я редко чего-то хотел… но… сейчас я так хотел бы… остаться. Больше всего хотел бы… остаться.
– Ты еще вернешься, – прошептала я, поглаживая его руки. – Всего сто лет, да?
– Съезди еще… в тот отель… ладно? – пробормотал он, и его глаза совсем закрылись. – Не забудь раздвинуть… крышу.
Он тяжело завалился на мостовую. Я обхватила его руками, пытаясь смягчить падение, и уже сама не понимала, кого пытаюсь защитить, тело или того, с кем говорю.
– Так холодно. Будь мы в салоне, я бы сделала тебе сосновый чай, – залепетала я, охваченная какой-то огромной, беспомощной нежностью. – Но воды́ не согреть, света нет. Ну тогда просто принесла бы тебе пожевать сосновых иголок. Ты же любишь сосны, да?
Чон Мин медленно открыл глаза.
– Я люблю тебя, – тихо сказал он. – Мне было очень… хорошо.
Надо было поцеловать его. Надо было поцеловать его в эту самую секунду. Но я была глупой девчонкой, которая мысленно уже готовилась к новому приключению, которая не знала, что некоторые вещи заканчиваются и никогда не вернутся. Он бы сделал это для меня,
