— ДА!
Другой мужчина, стоящий рядом с Годфри, чьё лицо мне знакомо по магазину мистера Уэллсли, начинает раздавать стопки листков.
— Тогда я говорю вам, — кричит Годфри, — подпишите эту петицию, чтобы мы могли показать нашу ярость парламенту! Пусть наши голоса услышат! Пусть жестокость прекратится!
Мои глаза наполняются слезами. Когда я писала отчет, то всего лишь хотела сделать всё возможное, чтобы помочь. Но даже тогда я не ожидала, что толчок будет таким сильным.
Пока по толпе распространяют карандаши и петиции, среди шума прорезается ещё один голос.
— Прошу прощения, сэр, — мужчина, одетый в безукоризненный чёрный костюм, пробирается к сцене. — Я ставлю вопрос о правдивости этого отчета.
Годфри осматривает его, сужая глаза.
— Что вы сказали?
— Раз уж вы просите, — продолжает мужчина. — Как вы можете доказать, что всё написанное в этом отчёте правда? Во-первых, у всех детей придуманные имена.
— Это для того, чтобы защитить их, — рычит Годфри. — Предосторожность никогда не помешает.
— Тогда, что насчёт автора? — мужчина машет пальцем. — Он что, трус, который пишет провокационные материалы, но боится указать своё имя? Если положение и правда такое ужасное, как вы говорите, то как автор смог посетить фабрику и опросить так много детей за одно утро, когда предполагается, что они должны работать, и что у них есть надзиратель?
— Вы хотите сказать, что здесь сплошная ложь? — лицо Годфри перекашивает от ярости.
— Я не хочу сказать именно это, сэр, — хотя выражение его лица самодовольное. — Я лишь имею в виду, что отчёт кажется преувеличением, и что поставленные вопросы, если можно так выразиться, сформулированы так, чтобы вызвать симпатию к детям.
Годфри зол. Он хватает мужчину за воротник и рычит.
— Преувеличение, говоришь? Почему бы нам не пойти на фабрику и не увидеть все лично?
— Нет! — кричю я. Если Годфри ударит его, это плохо повлияет на поддержку петиции. — Не бей его, Годфри! — затем, когда все головы поворачиваются ко мне, я делаю глубокий вдох. — Сэр, могу вас заверить, что всё написанное здесь — правда. Потому что отчёт писала я.
Тишина. Юноша с бледным лицом возле меня роняет пачку памфлетов, которые он раздавал. В толпе раздаётся бормотание, кто-то даже смеётся.
— Молодая леди берёт интервью?
— Она что, выжила из ума?
Я пробираюсь через толпу, пока не достигаю платформы. Это, скорее всего, глупый поступок, но нельзя упускать такой шанс. Я не могу позволить, чтобы в толпе разрослись семена сомнения как раз тогда, когда люди пожелали подписать петицию.
— Маленький мальчик, которого я знала, умер, работая на фабрике Эндрю МакВина. Половина его головы и плечо были раздроблены машиной, когда он собирал под ней хлопок, — говорю я. Кто-то из женщин потрясённо выдохнул. — Его мать только что выздоровела после тяжелой болезни, и у них было много счетов за лекарства, но не существует никаких компенсаций. Она даже не смогла позволить себе организовать похороны. — Новые вздохи толпы. Мужчина в чёрном костюме, кажется, хочет что-то сказать, но я смотрю на него.
— Поэтому я хотела что-нибудь сделать. Я могла просто оплатить похороны, но знаю, что это лишь временное решение. Я не хочу, чтобы дети и дальше страдали. Поэтому решила, что лучше всего открыть людям глаза, — моё сердце яростно бьётся, горло болит, но я заставляю себя говорить дальше. — Я отправилась на фабрику и вырубила надзирателя мистера Толивера своим зонтиком.
Кто-то фыркает. Хотя на лицах читается симпатия, кое-кто поднимает брови. Они не верят в то, что я способна пересилить взрослого мужчину. Но не могу же я рассказывать им о Крю.
Я говорю громче, пытаясь придать голосу больше уверенности и силы.
— Разумеется, мне это удалось не с первой же попытки. Пришлось ударить его три раза, и он свалился в грязь.
Появляются улыбки, и я воодушевлённо продолжаю.
— Затем я сказала детям отключить машины, чтобы мы смогли поговорить без их шума. Они были испуганы, но хотели получить отдых от работы. Старшие смогли говорить, но большинство из них просто заснули. Это говорит о том, насколько они устают.
— Это ужасное место — фабрика. Там так жарко и влажно, что пот струится по спине. Воздух ужасен, потому что множество людей собраны в одной комнате с работающими машинами. Я не думала, что смогу там выдержать хотя бы один час, но дети примерно такого роста, — я показываю на свой локоть, — и такие худые, — я изображаю ширину, — которой не смог бы добиться даже самый жёсткий корсет, вынуждены работать там как минимум двенадцать часов в день, иногда шестнадцать. Не говоря уже о риске для их жизни! Я видела машины, которые двигаются как огромные крутящиеся чудовища. Одно неверное движение, и вы можете потерять палец, конечность или даже голову, — я содрогаюсь при воспоминаниях. — Это кошмар, — добавляю я, и мой голос смягчается. Но так как среди толпы царит тишина, уверена, они слышали каждое слово.
— Я — Катриона Бредшоу, приёмная дочь графа Бредшоу, клянусь, что всё, что я рассказала — правда. Если у вас есть хоть капля сострадания, то призываю вас помочь принять новый закон, который уменьшит рабочие часы до восьми в день. Я... Я не хочу больше видеть, как умирают дети.
Смелость покидает меня. Спускаясь с платформы, начинаю пробираться через толпу. Несколько людей пытаются заговорить со мной, но я качаю головой и бросаюсь бежать. Один короткий миг на той сцене, и я морально истощена. У меня по лбу катится холодный пот, мои ладони скользкие и влажные.
Чёрт, ну зачем я только пошла и вела себя как идиотка, разболтав о том, что участвовала в этом? Что скажут в аристократическом обществе, когда история выйдет наружу? Леди Бредшоу повесит меня на трубе дымохода!
Я даже не догадывалась, что час расплаты придёт ко мне лишь мгновением позже.
После того, как я ухожу, у меня появляется единственное желание — найти наименее людное место. Неудивительно, что я заблудилась в лабиринте улиц и аллей. Обнаружив, что нахожусь у довольно грязного на вид паба, совершенно не похожего на модные магазины, по которым нас таскала леди Бредшоу, паникую и начинаю оглядываться, пытаюсь понять, куда мне нужно двигаться. Всего лишь несколько мгновений назад мне хотелось уйти из тесного обувного магазина, сейчас же я с радостью расцеловала бы его витрины.
От внезапного сильного толчка я падаю на землю.
— Ой! — мой подбородок и локти болят от сильного удара о твёрдую поверхность. Я пытаюсь подняться, но тут же чей-то ботинок ударяет меня в бок, прямо по ребрам.
