Я пыталась смотреть ему прямо в глаза, но лишь потому, что не хотела видеть, во что превратилось его тело. Неудивительно, что он постоянно носит этот плащ. Неудивительно, что он прячет лицо под капюшоном. Я отвернулась. Я не могла этого вынести.
– Смотри на меня, сука. Внимательно смотри. Ты сделала это со мной, – прорычал он.
– Я этого не делала, – тут же возразила я.
Пусть я и мало знаю, но я бы никогда и ни с кем не сотворила такого, даже со злейшим врагом.
– Сделала. И до того, как я умру, я успею сделать с тобой кое-что гораздо хуже. Ты умрешь лишь тогда, когда умру я. Может быть, у нас остались недели, может быть – несколько месяцев.
Я снова повернулась к Мэллису и попыталась заговорить, но не смогла. Его лицо, когда-то красивое и бледное, как и положено эталону готической красоты, теперь внушало ужас.
– Я не делала этого, – настойчиво повторила я. – Я просто не смогла бы. Я всего лишь ранила тебя в живот. И я не знаю, почему ты стал таким… таким… – Я не закончила предложение, к счастью для нас обоих. – А ты уверен, что это сделал не Бэрронс?
Не самое взрослое решение – ябедничать на Бэрронса, но в тот момент, учитывая обстоятельства, мне плевать было на это. Я чувствовала себя маленькой и испуганной. Мэллис считал меня виновной в том, что с ним произошло, а то, что с ним произошло, было самым худшим из всего, что снилось мне в кошмарах или запомнилось из фильмов ужасов.
– Ты ранила меня копьем, которое убивает Фейри, сука!
– Но ты же не Фейри, – запротестовала я, – ты же вампир!
– Во мне была часть Фейри! – зашипел он.
Поскольку рот у него теперь не закрывался, капли слюны пролетели через решетку и попали мне на кожу. Они жгли, словно кислота. Я быстро вытерла руки футболкой.
– Что?
Как часть кого бы то ни было могла принадлежать Фейри? Однако все выглядело именно так, как он сказал: копье уничтожило некоторые части его плоти. Кое-где лицо Мэллиса все еще было бледным, с гладкой кожей, и напоминало прежнее обличье вампира, но все остальное было сгнившим, как у прокаженного. По правой щеке змеилась сетка черных вен, охватывая челюсть и даже часть шеи. Выглядело это так, словно кто-то бросил в мраморную статую кусок гниющего мяса. Над левым глазом вампира пульсировал серый влажный кусочек плоти, большая часть подбородка и нижней губы была охвачена септическим разложением. Это было ужасно. Я не могла заставить себя отвернуться. Длинные светлые волосы Мэллиса выпадали, обнажая раздутый череп, на котором выступали темные вены.
Теперь стало понятно, почему при попытке его ударить моя рука провалилась – некоторые части его тела уже разложились, чем объяснялись шаткая походка вампира и изменения в голосе, – и, как я уже сказала, рот у него теперь не закрывался, и это сильно влияло на дикцию. Похоже, он разлагался и изнутри. Я с отвращением вытерла руку еще и о штаны.
– Смотри на меня, – сказал призрак. Желтые глаза светились, как фонарики, утопая в бесформенном черепе. – Смотри внимательно. Скоро ты будешь знать мое лицо как свое собственное. Мы станем близки, очень близки. Мы собираемся умереть вместе. – Его глаза превратились в щелки. – А знаешь, что ужаснее всего? – Он не ждал от меня ответа. – Поначалу ты думаешь, что самое страшное – это видеть, как части твоего тела разлагаются. Смотреть в зеркало, трогать пальцем мертвые мягкие кусочки своего собственного тела. Думать о том, стоит ли вырезать эти части или лучше оставить все как есть. Прятать их под бинтами. Осознавать, что твое ухо или часть твоего желудка уже ничем не восстановишь. Чувствовать, как падает температура. Думать «это я переживу», но затем замечать, что все новые и новые части твоего тела начинают гнить, и понимать, что хуже всего тебе не по утрам, когда ты просыпаешься и обнаруживаешь, что очередной кусок твоего тела сгнил, а по ночам, когда ты лежишь и в ужасе размышляешь, чего еще ты лишишься на этот раз. Будет ли следующей рука? Глаз? Ослепнешь ли ты перед смертью? Или это будет язык? Или член? Или яйца? Тебя уничтожает не реальность происходящего, а неопределенность этой реальности. Все эти бессонные часы, когда ты лежишь и размышляешь – что же будет дальше? Тебя терзает не боль текущего момента, а ожидание следующей боли. И не сам процесс умирания – смерть стала бы лишь облегчением, – а безнадежное желание жить, глупая потребность существовать даже после того, как ты возненавидишь себя, даже после того, как ты не сможешь взглянуть на себя в зеркало. Ты почувствуешь все это, прежде чем я закончу с тобой. – Губы Мэллиса, одна пухлая, розовая и красиво очерченная, другая сгнившая, раздвинулись еще больше, обнажая клыки. – Посмотри на меня. Долгие годы я был смертью. Я играл ее роль для других. Я приносил смерть своим последователям, и смерть была великим искушением для готов. Смерть приходила к ним в бархате и кружевах, окутанная ароматом секса. Я возносил их выше, чем это сделал бы любой человеческий наркотик. Я в танце вводил их в мир смерти. Я рвал им глотки и пил их кровь, а их тела бились подо мной в экстазе. Почему никто не сделает для меня того же? Почему никто не уведет меня в танце Тьмы?
Я не могла найти слов. Его улыбка была кошмарной, но еще более жутким оказался смех – хлюпающий, ни на что не похожий. Вампир вскинул руки, словно приглашая меня на вальс.
– Добро пожаловать, моя милая партнерша. Добро пожаловать на мой бал в гроте Ада. Смерть не будет для тебя обольстительной. Она не придет в шелесте шелка и сладком аромате, как это было с избранными мною. Она будет холодной и безжалостной. И ты лишишься всего, прежде чем расстанешься с жизнью. – Он уронил руки. – У меня было все. Я держал этот мир за яйца. Я трахал всех, кого хотел, и везде, где только хотел. Я был окружен почетом, я был богат и собирался стать одним из властителей мира. Я был правой рукой Гроссмейстера, а теперь я ничто. Из-за тебя.
Призрак натянул капюшон, запахнул плащ и зашагал прочь.
– Вот и подумай, милая сучка, – бросил он через плечо, – насколько милой ты скоро станешь. Подумай о том, какие ужасы ждут тебя этим утром. Попытайся уснуть. Подумай о том, каким будет твое пробуждение. Помечтай обо всем, чего ты теперь лишена. Я отнял твою реальность. Добро пожаловать в мою.
Я лежала на соломе и смотрела в каменный потолок. Попытавшись свериться с той частью моего сознания, которая отвечала за способности ши-видящей, я кое-что обнаружила: я владела даром создавать иллюзии. Не те фальшивые иллюзии, которые Фейри используют, чтобы обмануть других, а те, что могу видеть только я. Но этого было достаточно. Мысленно я нарисовала на каменном потолке своей пещеры облака и голубое небо и снова смогла дышать.
