Заслышав шорох платья и негромкий перестук каблучков у себя за спиной, я спросила:
— И что вы об этом скажите, матушка?
— Признаться, подумываю упасть в обморок, — ответила ее милость, и я рассмеялась.
После обернулась и обняла родительницу, брезгливо отряхивавшую руки. В обморок она все-таки решила не падать, для этого вокруг нас было слишком грязно, а потом, поцеловав меня в щеку, баронесса вопросила:
— Зачем вам эти руины?
— Это пока вы видите руины, — ответила я с улыбкой. — Но через год – полтора это будет училище. Надо же нашим ученикам где-то продолжать свое образование. В столичный университет все не попадут, да и не хватит на них места. Но мы обеспечим им получение выбранной профессии. К примеру, здесь мы можем готовить будущих юристов, или учителей, или врачей, или же и вовсе мастеровых. Отчего нет? Мальчики приходят подмастерьями и получают знания через тумаки и услужение своим хозяевам. Мы же можем обучить их иначе, и они выйдут отсюда готовыми мастерами, которые смогут открыть свое дело. Более того, училище может зарабатывать на готовых работах, выставляя их в своей лавке по цене, которая покроет расходы на обучающий материал.
— Мечтательница вы моя, — улыбнулась родительница. — Это же сколько лет училищам придется ждать своих студентов. Наши ученики еще не скоро покинут стены своих школ…
Развернувшись к ней, я ответила:
— А вот и нет, моя родная. В мастеровые училища мы и сейчас найдем студентов, дело только за мастерами, которые будут готовы их обучать. Ну и за помещением, конечно…
— И за деньгами на ремонт здания, на оплату услуг учителей и материалы, — добавил из-за наших спин барон Стирр – бывший управляющий поместьем Тибад.
Мой батюшка сдружился с его милостью, не гнушался советами урожденного тибадца, а барон Стирр, хоть и спорил со мной когда-то, но неожиданно втянулся в наше дело и даже взял на себя роль смотрителя за мужским пансионом и мужскими школами, оставив баронессе Тенерис женские. Впрочем, они часто работали сообща. И сегодня его милость отправился с нами, как представитель попечительского совета Тибада. Его учредил барон Тенерис с моего ведома и одобрения.
— Деньги будут, — уверенно ответила я. — Более того, в перспективе я желаю открыть в Тибаде университет, а после и в Канаторе.
— Там есть университет, — напомнил Стирр.
— А камератцев много, — отмахнулась я. — Каждый, кто желает получить образование, имеет на это право. Но всему свое время. Как всегда, начнем с малого. Кстати, в будущем выпускники мастеровых училищ воплне могут оставаться в них преподавателями. Лучшие ученики, разумеется. Однако пока надо предусмотреть все тонкости и нюансы, и просчитать убытки, конечно же, — закончила я, глядя с улыбкой на барона Стирра. Тот согласно кивнул.
— А сейчас давайте уйдем отсюда, — произнесла матушка, в который раз отряхнув руки. — Мне кажется, что у меня уже развивается чесотка.
— Идемте, — не стала я спорить, барон снова кивнул.
Вот уже третью неделю я существовала в совершенном благодушии и умиротворении. Именно столько прошло с момента, как я приехала в Тибад. Мой душевный покой совершенно восстановился, и тому немало способствовало отсутствие бесед о короле и его Дворе. Мы обсуждали успехи в нашем деле, вспоминали дядюшку и его семейство, говорили о Томмиле и его скорой женитьбе, об Амбер и ее супруге, об общих знакомых, но никогда о моей жизни во дворце государя.
Даже мой новый титул, он хоть и был замечен, но разговоров о причине великой щедрости монарха не велось. Батюшка быстро отметил, что обсуждать это я не имею желания, а матушка и вовсе сосредоточилась на опеке своего дитя. Напротив, она была счастлива уже тем, что я приехала не на день и не два, и без всякого высочайшего сопровождения. А я была рада просто насладиться родительской заботой и покоем здешних мест.
Даже гвардейцы быстро оценили прелести Тибада. Они, конечно, никуда не делись и сопровождали меня на выездах и прогулках, но не всем десятком, а по-прежнему по двое. Остальные же в это время отдыхали. Я позволила им покидать имение, понимая, что и этим верным служакам необходимо развеяться. Мои телохранители отказываться от предоставленной свободы не стали. Он разгуливали по окрестностям, притягивая взгляды женщин и повзрослевших девиц ростом, выправкой и статью, чем, мерзавцы, беззастенчиво пользовались.
Как-то обнаружив бравых вояк за флиртом, я призвала к себе их старшину и высказалась по волновавшему меня поводу. Выслушав меня, он щелкнул каблуками, а вскоре я услышала со двора громовой раскат его голоса:
— Загуляли, паршивцы? Я вам… — что обещал сотворить со своими подчиненными старшина, я передавать не буду, ибо срамно говорить о таком в приличном обществе, но в окончании прозвучала вполне удовлетворившая меня фраза: — Девок не портить, байстрюков не плодить. С замужними не гулять, ее светлости выслушивать жалобы мужей без надобности. А коли загуляли… — голос его стал тише, однако, подойдя к окну, я все-таки расслышала, — то с умом. Драк не затевать, честь мундира не позорить. Коли же на попойку собрались, то ищите простую одежду. Если и мордой в грязь, то не в мундире и без признания, кто вы и с кем прибыли. Кому не понятно сказанное, могу дать в рыло для лучшего осознания.
— Поняли, — дружно гаркнули гвардейцы, и рамки приличий были установлены.
А более ничего не нарушало моего покоя и благоденствия. Королевский Двор еще только должен был покинуть столицу, и значит, впереди у них долгий путь, а у меня, стало быть, еще несколько недель не предвидеться никаких гостей. Сейчас, когда душа моя воспарила, а чувства пресыщения не наступило, я не было готова принимать кого-то, кроме, пожалуй, магистра Элькоса. Даже Дренг пока казался мне лишним человеком на моем маленьком празднике свободной жизни, когда надо мной не довлели чужие желания, указания и прихоти. Признаться, я даже удивлялась, как же столько времени могла прожить, не замечая, насколько тяжелая плита давит мне на грудь, до того свыклась с ней и воспринимала, как должное.
А теперь, когда отступили переживания, терзавшие меня в предместье, где я пребывала до отъезда, во мне вдруг проснулась прежняя резвость. В крови вновь забурлила сила, и за дела в Тибаде я взялась не из желания забыться, а потому что вернулся интерес и обычный мой энтузиазм. Немного ограничивала меня, пожалуй, только матушка. Ей было всё равно, кем стала ее дочь, потому что она по-прежнему оставалась ее обожаемым чадом. Потому «ваша светлость» и «несносное дитя» легко уживались в устах моей родительницы в одном предложении. Впрочем, подобную вольность она позволяла себе дома да еще в присутствии барона Стирра, ставшего ее компаньон и вечным оппонентом для споров. При других же ее милость хранила важность и границ не переступала, дабы не уронить честь моей светлости и главной устроительницы учреждений, которые мы успели посетить.
О-о, мои школы и пансионы привели меня в полнейший восторг! Прежде мне удавалось посетить их, когда детей отпускали на лето по домам, чтобы дать юному разуму отдых, но в этот раз я успела застать занятия. И когда я вошла в один из классов, мне предстала умилительнейшая картина! Малыши, сидевшие за своими столами, старательно выводили перьями то, что диктовал им их учитель.
Это была «Школа первых знаний», и потому в классе сидели дети обоего пола. Опрятность их внешнего вида, бывшая заслугой моей матушки, радовала глаза. Я не преминула похвалить ее, и баронесса зарделась от удовольствия, когда я шепнула:
— Дети прелестны, ваша идея с форменными платьями восхитительна.
В этой школе ученики были одеты в бордовый цвет. Волосы девочек были заплетены в косы, мальчики аккуратно причесаны, а от чернильных пятен их предохраняли нарукавники и салфетки, лежавшие на коленях каждого. Впрочем, одежда была хороша, но меня больше тронуло их старание и то тщание, с каким они обмакивали перья в чернильницы, стряхивали излишки и выводили буквы под диктовку учителя. Однако самым милым зрелищем были сами детские личики и широко распахнутые глаза, когда им представили важную гостью.
