— Чтобы завоевать сердце твоей матери, мне пришлось стать ей нужным.
Когда сын приподнял бровь, мол, продолжай, продолжай, не без горечи усмехнулся.
На словах просто, а на деле…
Это уже потом, после рождения первого ребенка Тамара призналась, что сразу выделила его среди всех ухажеров, а пока это не случилось, Трубецкой был уверен, что добился внимания красавицы только правильно выстроенной осадой.
— А еще я знал, что свою… именно свою, которая единственная и других не будет, не отдам никому. И добивался этого…
— Ты бы еще сказал, как понять, что это именно она, — неожиданно тяжело вздохнув, произнес вдруг сын. Поднялся, одернул китель. Вытянулся, вставая по стойке смирно. — Разрешите выполнять?
Князь несколько удрученно качнул головой.
Не заметь он, как сын исподволь смотрит на Александру, разговор бы ни состоялся. Но, похоже, заговорил об этом зря. То ли сказал не так, то ли…
Звонок магофона не дал закончить мысль. Кивнув Александру на дверь, вернулся к столу. Взял аппарат…
Ничто человеческое ему было не чуждо, так что предательский холодок дурного предчувствия охладил спину.
Дождавшись, когда дверь за сыном закроется, жестом активировал защиту и ответил:
— Трубецкой.
— Ваше…
— Дальше, — отрезал он, обрывая Марата.
Без особых причин…
О выходных при таких обстоятельствах речь не шла, но просьбу, без особых причин не беспокоить, Марат исполнял безукоризненно.
— Конвой передал код экстренного изменения маршрута. Идут на четвертую точку.
Задавать глупые вопросы Трубецкой не стал — Марат и хотел бы, но ответить на них вряд ли мог, но…
Во время Персидского конфликта в секторе, где находилась четвертая точка, стоял полк, в котором служил Игнат Воронов и его побратимы.
Намек судьбы?
Еще бы понять, на что именно.
* * *
Воскресенье прошло, как в тумане.
Встала я рано, но Игорь уже не спал. Более того, успел приготовить завтрак, который я хоть и с трудом — кусок в горло не лез, но съела.
Затем он отвез меня в госпиталь. Потом… Потом меня снова отправили домой. Но теперь уже одну. Если, конечно, не считать сопровождавшую меня охрану.
Состояние дядьки Прохора продолжало оставаться стабильным, однако выводить его из целительского сна медики не торопились.
Вроде и правильно — целительский сон полезен, но так хотелось убедиться, что все действительно в порядке. Услышать его голос. Посмотреть в глаза.
Увы, спорить с теткой Полиной, которая приехала в госпиталь еще раньше меня, было бесполезно. Отец-командир, которого в нашем доме слушались беспрекословно.
Понедельник начался не лучше. Спала я плохо — не сны, а сплошные кошмары. А когда все-таки уснула нормально, как раз наступило время вставать.
Первую пару я еще продержалась, хоть это и потребовало серьезных усилий. А вот на второй сорвалась. И это было страшно, потому что взять себя в руки у меня не получалось, как бы я ни старалась. Внутри тонко вибрировала натянутая струна, к глазам подступали слезы, заставляя с силой прикусывать губу, чтобы не зарыдать в голос.
И ведь не было причин…
Отец с Ревазом пересекли границу. Об этом Андрей написал еще ночью. Утром пришло второе сообщение — Прохора разбудили. Состояние стабильное.
Нужно было радоваться, а меня колотило. Словно еще ничего не закончилось, а только начиналось.
И с этим я, похоже, не ошиблась.
— А вот этот камушек у нас разберет госпожа Александра Салтыкова, — зайдя с последних парт, остановился рядом со мной Иван Васильевич. Достав из коробки продолговатый камень, положил на стол. — Тест Шермана, будьте любезны.
Начальное целительство нам поставили второй парой в последний момент. Заменили латынь, преподаватель которой, как по секрету поведали студенты другой группы, в выходные праздновал пятидесятилетний юбилей.
Судя по его отсутствию в Академии, день рожденья прошел на славу.
Впрочем, это было не мое дело. Вот дорасту до таких лет…
Встала я не без труда, успев ухватиться за спинку стула, когда качнуло. Медленно выдохнула. Голова не то, что кружилась, но по затылку неприятно долбило.
Иван Васильевич продолжал стоять рядом. И даже чуть наклонился в мою сторону, словно к чему-то принюхивался.
Мысль о том, что мог подумать в этот момент, вызвала у меня истерический смешок.
Вот только… вместо смеха получился всхлип. Да и слезы…
Прикусив губу так, что чуть не вскрикнула, потерла ладонью об ладонь. Это должно было помочь настроиться…
Не помогло. Меня вновь качнуло…
Упасть мне не дали. Иван Васильевич подхватил, помог вернуться на стул. Убедившись, что сижу нормально, выпрямился, глядя на меня с явным интересом.
От этого взгляда меня передернуло и буквально захлестнуло желанием произнести какую-нибудь колкость, но подбородок задрожал, так что пришлось еще и стиснуть зубы, хоть как-то усмиряя сорвавшиеся с цепи нервы.
Мне бы уйти и забиться куда-нибудь в уголок…
Это надо было делать на перемене, когда имелась такая возможность.
А вот преподаватель молчать не стал. Пройдясь ладонью по тощей седой бородке, сложил руки на груди:
— Удивили вы меня, госпожа Александра Салтыкова. Я, конечно, знал, что вы — особа одаренная, но чтобы так…
— Она у нас хоть куда! — не удержался от сарказма Бабичев. Он, как и остальные, с интересом наблюдал за происходящим. — Откуда только что берется?!
— А вас бы, господин Виктор Бабичев, я попросил заткнуться, — даже не бросив взгляда в сторону Виктора, спокойно произнес Иван Васильевич. — Вот когда начнете демонстрировать хоть какие-то способности, тогда я позволю вам высказываться с места, а пока молчите, смотрите и впитывайте.
Как ни странно, но подействовало. И не только на Бабичева. Не скажу, что мне стало спокойнее, но внутренняя дрожь слегка стихла, словно сдаваясь перед спокойствием преподавателя.
Жаль, окончательно не сдалась, продолжая кидать меня то в жар, то в холод.
— Вот интересно, — продолжая исследовать меня внимательным, но каким-то мягким, участливым взглядом, — кто-нибудь может сказать, что именно происходит сейчас с госпожой Салтыковой?
— Последствия хорошо проведенных выходных? — опять не удержался от реплики Бабичев.
— Идиот! — тут же высказалась на его счет Аня.
— Полностью с вами согласен, — с какой-то… хитрой усмешкой поддержал ее Иван Васильевич. — В таком возрасте и не знать симптоматику хорошо проведенных выходных… — Он с намеком качнул головой. — Случай тяжелый, но лечению поддается.
— Паническая атака? — выдал версию кто-то из сидевших за моей спиной. И ведь голос знакомый, но в ушах звенело, так что пробилось, как сквозь преграду.
— Очень близко, — не без удовлетворения кивнул Иван Васильевич, — но не она.
— Эмпатический статус, — приподнялся Иван.
А меня прямо-таки прошибло. Нет, не облегчением от осознания, что именно со мной происходило, от понимания, что могло стать его причиной.
— Великолепно! — взмахнув руками, между тем удовлетворенно воскликнул Иван Васильевич. — Эмпатический статус той или иной степени возникает у целителей-эмпатов, обладающих способностями значительно выше среднего уровня, как реакция на события, происходящие с людьми, которые с ними каким-то образом связаны. Будь дар госпожи Александры Салтыковой менее структурированным, мы бы сейчас наблюдали третью или четвертую стадию, выраженную в тяжелой, купируемой только специалистом, истерике, но — он наметил поклон в мою сторону, — в нашем случае все происходит достаточно интеллигентно. Хотя это и требует со стороны госпожи Салтыковой огромных усилий.
— Но ведь надо что-то делать?! — подскочив, возмущенно выдала Анна.
Мысленно поблагодарив ее за поддержку, заставила себя медленно выдохнуть.
Она права! Надо что-то…
— Извините, — я резко встала.
Меня вновь качнуло, но это уже не имело значения. Внутренняя дрожь ушла сразу, словно ее и не было. И хотя тело ощущалось влажным, слабости, которую чувствовала еще мгновение назад, уже не ощущала.
