— Как? — огрызнулась она. — К тебе сегодня вообще нельзя приближаться! Ты невыносим!
— Знаю, — на лестничной площадке работал только дежурный тусклый свет. Ветровского лица было не разглядеть в потемках, лишь неподвижную фигуру на верхней ступеньке. — Дай мне пять минут.
— Придурок, — всхлипнула она и опустилась на широкий деревянный подоконник.
Ветров сел на ступеньку, склонив голову и свесив вниз руки.
— Я не сильно тебя напугаю, — проговорил он ровно, — если скажу, что сейчас ты мне очень напоминаешь мою мать?
— Что? — от возмущения и изумления она даже зубами клацнула.
— Она точно так же на меня орала, когда в подростковом возрасте я еще не умел справляться с этим, как ты сказала, мареновским скотством. Мне жаль.
— Бли-и-ин, — выдохнула Люся, — ну ты и сволочь. Теперь мне должно быть стыдно за себя? Я теперь стерва, которая ранила твои чувства?
Он негромко засмеялся.
— Ну, шкура у меня нынче дубленая, — произнес он мягко, — так что на твоем месте я бы не спешил посыпать голову пеплом. Сейчас это еще ничего, остальным просто некомфортно, и все. Это у тебя обостренное видовое восприятие. И, кстати, об этом. Что мне нужно делать, если ты перекинешься в лягушку, например, на улице?
— А?
Такого вопроса Люся ожидала меньше всего на свете.
Никто и никогда не спрашивал о подобном.
Он что, решил ее добить?
— Нельзя же оставлять тебя на морозе, — продолжал Ветров задумчиво, — ты наверняка окочуришься от холода. Засунуть тебя за пазуху?
— Не надо меня никуда засовывать! — завопила она, выведенная из себя даже мыслью о подобном непотребстве.
— Тогда что?
Тут Люся обреченно застонала.
Не отцепится весь.
— Лучше всего найти какую-нибудь коробку, — объяснила она уныло, — и поставить рядом со мной. Я сама туда заберусь. Потом отвезти меня домой, оставить коробку на полу спальни и закрыть дверь.
— А за пазуху почему нельзя? Там теплее.
— Паш, ты просто варвар какой-то! Ну представь, тебя будет хватать ужасный страшный великан, а все, что ты можешь сделать в ответ, — это заквакать!
— Понял. А если я поцелую лягушку, мне придется на ней жениться?
— А-а-а-а! Бесишь!
Он снова тихонько засмеялся и поднялся:
— Люсь, я медленно. Шаг за шагом. Скажешь, если станет плохо.
— Давай.
Она следила за тем, как он неторопливо, с остановками, спускается по лестнице.
Вроде и правда фонило от него куда слабее. Все еще не пряности, да, но уже и голова не взрывалась.
Ну и стоило так психовать?
Подумаешь, папаша с наставлениями в город вернулся.
Подумаешь, яг Коля дурак.
Подумаешь, Китаев чудит.
Дела-то житейские.
Люсе хотелось доспорить из-за медицинского освидетельствования, доругаться, доказать, что Ветров не прав, но она понимала, что лучше это сделать, когда они доберутся до дома и смогут разойтись в разные комнаты, если что.
— Дашь ключи от конторы? — спросил Ветров, замерев в шаге от нее. — Ребята закончат и закроют.
— Они у меня на столе лежат. И там еще кимор Стас спит! Пусть разбудят, когда уходить будут.
— Охраннички, — фыркнул он и осторожно положил ладонь на ее щеку.
Прикрыв глаза, Люся осторожно втянула воздух. Кивнула.
И тогда он все-таки обнял ее — очень бережно, как стеклянную.
— Все, — прошептал в волосы, — все, Люсь. Не реви.
— Я правда напоминаю тебе твою мать? У тебя Эдипов комплекс или что?
— Между прочим, бедняга Эдип изо всех сил старался избежать женитьбы на матери, он даже отправился на чужбину, лишь бы не встретить ее. Никогда не понимал, почему извращенец Фрейд назвал этот комплекс именем Эдипа.
— Ты мне зубы не заговаривай.
Ветров чмокнул ее в макушку, отстранился и застегнул чертову молнию на куртке.
— Когда ты растешь мареном, — сказал он, взял ее за руку и повел вниз, — то быстро привыкаешь к тому, что не вызываешь у людей особой симпатии. Даже моя бронебойная бабушка время от времени жаловалась, что у нее от меня мигрени. В четырнадцать тебе кажется это ужасно несправедливым — ты ведь не специально. В тридцать пять находишь в этом определенные преимущества. Но иногда, в такие дни, как сегодня, чувствуешь себя снова четырнадцатилетним.
— Наверное, все подростки уверены, что жизнь обошлась с ними несправедливо, — заметила Люся. Они прошли через стоянку, Ветров щелкнул брелком, открывая и заводя автомобиль, и распахнул для нее дверь.
— Забыл прогреть, — вздохнул он.
Люся села в холодный салон и направила на себя теплый поток воздуха климат-контроля.
— Моим самым страшным страхом было, что я не смогу снова стать человеком, — продолжила она, пристегиваясь. — Я даже завидовала Катьке: хорошо быть ярилкой! Никаких болот, никакой архаичной формы. Все тебя любят и готовы на руках носить.
— А сейчас у тебя какой самый страшный страх? — он повернулся к ней, положив руки на руль. Ждал, пока авто прогреется.
— Стать русалкой, — тут же ответила Люся. — Считай, сегодня я приобрела еще одну фобию. Все представляю себе, как ты сидишь в своем кабинете и подписываешь постановление на мое уничтожение. Ты бы пришел на мою казнь, Паша?
— Я бы покончил с тобой лично, — ответил он без раздумий. — В каком-нибудь красивом месте. На берегу озера, например. Казни в спецучреждениях лишены милосердия.
— Господи, — от ужаса руки Люси стали липкими, пот выступил на позвоночнике. — Я же просто так спросила! Ты должен был сказать, что не допустишь этого!
— Ну, прости. Бабушка велела тебе не врать.
— Гадость какая. Хорошо, наверное, жить в мире, где не бывает посмертий. Умер и умер. Все. Финиш. А тут думай, что потом и как.
— Нормальные люди о таком не очень-то думают. Знаешь, мне начинает казаться, что сегодняшний удар Гриффина — самый сокрушительный из всех. Он-таки достал тебя до печенок, ты примерила на себя участь русалки и никак не можешь избавиться от этого кошмара.
— Синичка же здесь ни при чем? — спросила Люся угрюмо. — Это же ничего не значит?
— Мы разберемся, Люсь, — пообещал он и тронулся с места. — Давай отложим все эти разговоры на завтра. Сегодня тебе и так досталось.
— Ладно. Расскажи, что хотел твой отец.
— Безжалостная, — пробормотал он, закатывая глаза. — Отец в режиме «отец», тут без сюрпризов. Первым делом он наорал на меня, как я вообще допустил шумиху вокруг клуба, — Ветров ухмыльнулся. — Если что — я все свалил на тебя.
— Серьезно? — развеселилась Люся. — Сказал: злая тетенька Осокина умыкнула навь из-под носа и напечатала интервью с ней, пока я хлопал ушами?
— Да-да, в этом духе. Ты же помнишь Осокину, она развалила твою карьеру, папа. «Теперь Паша с ней спит», сказала Маша, — и Ветров расхохотался. — Было очень смешно.
— Рада, что выступаю для твоей семьи чем-то вроде пугала, — едко произнесла Люся. — Так и будешь мной прикрываться?
— Официально я сбрендил, — пожал он плечами, — так что прикрываться вроде как не от кого. Меня фактически лишили наследства. Повезло, что не приходится платить за жилье.
— Хм, — Люся растерялась. Надо ли сочувствовать в такой ситуации? Извиняться? — Пора начинать брать с тебя арендную плату, спасибо, что напомнил.
— Как марен я одобряю твое скупердяйство. Как начальник видовой полиции напоминаю, что живу у тебя исключительно по служебной необходимости.
— А между двумя этими ипостасями мужчина не пробегал?
— Как мужчина, девочка моя, — он, не отрывая взгляда от дороги, нашел ее руку и поднес к губам, легонько поцеловав, — я высоко ценю, что у меня проживание по принципу «все включено».
— Ветров, ты договоришься до дивана, — прошипела Люся и вырвала руку.
— Виноват, — он широко улыбнулся, — но я правда рад, что мы хорошо ладим. Когда бабушка выставила меня к тебе с чемоданом, казалось, что однажды все закончится банальной дракой.
— Ты буквально в шаге от того, чтобы щеголять завтра с расцарапанной мордой.
— Я же говорю — просто отлично ладим! — он притормозил на светофоре и быстро поцеловал Люсю, куда попал, — в губы, нос, подбородок. В ответ она дернула его за волосы.
