Открыл глаза — никого нет. Снова закрыл — появились. Начал экспериментировать, приметил маленькое пятнышко, замершее почти возле ноги, распахнул глаза и осторожно разгреб палочкой втоптанный в земляной пол мусор. Большой жук, похожий на майского, выскочил из ямки и побежал в угол. Костя торопливо зажмурился… точно. Пятнышко улепетывало именно в том направлении.
Ну, нифика себе! Это он что, будет теперь всю ночь следить за передвижением всяких козявок? Хотя… с другой стороны, может, это не так и плохо? Крупные тоже ведь видны?
Стан прикрыл глаза и уже целенаправленно начал искать более крупные объекты, старательно отсекая всякую мелочь. И вскоре нашел за стеной, в той стороне, где протекал ручеек, два ярких пятна. Очень интересно окрашенных, в яркое смешение пятен розового и голубого. Причем в большем пятне преобладали розовые пятна, в меньшем — голубые с примесью вишневых полосок.
Знать бы еще, что все это означает? Эх, как не хватает Заката!
Утром Стан проснулся раньше всех, выскользнул за порог, и первым делом проверил, не исчезло ли его новая возможность, видеть все живое. Убедился. Ничего не исчезло. Даже вроде как ярче стало?! Или это оттого, что вчера он смотрел на окружающие хижину кусты и деревья сквозь ветхие стены хижины?
Немного потренировавшись в умении отсекать из поля зрения все мелкие пятна и убедившись, что кроме птиц и зайца, притаившегося в корнях густых кустов, близко нет никого живого, пробежался по холодку к ручью умыться. А вернувшись, решил размяться, после нескольких дней бессменного валяния в кибитке тело как-то потеряло в гибкости.
— Что ты делаешь? — поинтересовался вовсе не сонный голос Таша, когда парень, проделав комплекс привычных упражнений, взялся за отжимание.
— Сорок, качаюсь, сорок два, — не прекращая зарядки, ответил Стан.
— Зачем тебе, ты же не боец? — командир явно подначивал парня.
— Неправильный вопрос, но доказывать не буду. Лучше пошли позавтракаем, — миролюбиво произнес землянин, снова заметивший бурое пятно боли на ровном свечении ауры резидента.
Доказывать ему что-то не словами, а делом абсолютно не хотелась.
— Зря ты думаешь, что он не боец, — выдала Костю появившаяся на пороге Хо, — он дерется голыми руками… троих бандитов прибил.
— Я это уже слышал, — пренебрежительно ухмыльнулся Таш, — но привык верить своим глазам.
— Я тоже, — проходя мимо, тихо буркнул Костя, — а мои глаза теперь видят у тебя в груди пятно боли… чуть ниже сердца. Старая рана… или что-то другое.
— Другое, — мгновенно замкнулся тот, — но это не мешает мне драться.
— Это мне мешает видеть в тебе полноценного соперника… вот вернется Закат, попрошу вылечить… может, получится.
— А моего мнения ты уже не спрашиваешь? — неожиданно взъярился Таш.
— Спрошу, когда он придет… чего заранее болтовней заниматься? — Костя изо всех сил старался разговаривать шутливым тоном, но командир упорно не желал идти навстречу.
— Да почему ты так уверен, что он вернется? Может, ему только и нужно было, чтоб ты своими руками погрузил на него зверят? И теперь он где-то в своем логове смеется над доверчивыми людишками?
— А я верю Закату, — неожиданно вступилась за мангура Хо, — он же не человек… чтоб поступить подло. Даже чужих детей не бросил…
Она резко отвернулась и почти побежала в сторону ручья. Таш метнул на Костю сердитый взгляд и рванул за ней.
Ну и нервы у всех, хоть психолога вызывай, огорченно фыркнул Стан, и отправился собирать завтрак. Скорее бы вернулся Закат, что ли.
Однако в этот день Закат так и не вернулся. Когда совсем стемнело, и стало понятно, что ждать мангура бесполезно, Костя поднялся со скамьи, которую он от нечего делать соорудил из найденных в лесу ветвей, и направился в дом.
Его спутники уже лежали на своих местах, но не спали, а тихо переговаривались, почти до отказа прикрутив походный светильничек. Вернее, говорил один Таш, рассказывавший про далекий архипелаг Сузерд, где на маленьких островах живут моряны, местные русалки. Хо только изредка задавала короткие вопросы.
Костя тоже немного послушал, информация никогда лишней не бывает, особенно в его ситуации, потом как-то незаметно задремал.
Утром Стан проснулся от ощущения тревоги, и не сразу понял, что не так. Вокруг было тихо и мирно, жужжали какие-то насекомые, от ветерка шевелился мешок на оконном проеме. А вот дверь была не занавешена и порог хижины стал границей между царящим внутри полумраком и роскошным солнечным сиянием.
Преодолевая тревогу Костя легко вскочил на ноги… и слегка покачнулся. Как-то странно кружилась голова, непонятно, отчего бы? Еще ничего не подозревая, огляделся, начиная понимать, чего-то не хватает. А когда понял — чего, едва ли не впервые в жизни громко и грязно выругался.
Спутники ушли. Но не это так взбесило парня, и даже не то, что они сподличали, опоив его чем-то снотворным. Вернее, пил он сам. Вернувшись с улицы обнаружил кружку с отваром трав, стоящую возле своей лежанки. Питье ему не понравилось, но говорить ничего не стал, неприлично как-то, люди все же заботились.
Нет, больше всего он злился на себя. Ведь заметил, что как-то изменился цвет видимых ему пятен, но отнес все за счет тревоги. Возвращения Заката ждали все, хотя и не подавали вида.
Ну, и с чем же его оставили, начал осмотр хижины Стан, невольно повторяя когда-то заученное: — тогда считать мы стали раны, товарищей считать.
А ему и посчитать некого. Хорошо, если Закат вернется… нет, не так. Если ему ничто не помешает вернуться.
Первое побуждение, немедленно ринуться следом за беглецами Стан подавил в зародыше. Не с его знанием местности и талантами к чтению следов пускаться в это неблагодарное мероприятие. Тем более, Таш непременно позаботится как следует запутать эти самые следы. Значит, нужно просто ждать… и думать. Хотя бы день. А потом он пойдет на северо-запад. Именно потому, что это самый неразумный и потому непредсказуемый выбор направления.
Вещей ему оставили не скупясь, одежду, кружку и миску, какие-то мешочки с сухими продуктами, которые есть он не собирался даже под страхом голодной смерти, и довольно увесистый кошелек с монетами. Еще оставили несколько кусков вареного мяса, и Стан с удовольствием выбросил его в ручей. Обойдется и без троянских коней.
Кружку, миску и глиняный кувшин из-под молока он тщательно помыл, даже песочком потер, напился воды и отправился в хижину, размышляя, чем бы позавтракать. Его собственный мешок, лежавший под головой, никто не трогал, и завязано было его руками, но там не было ничего съедобного. Даже сухарика не осталось, он все сгрыз в дороге от скуки.
