Первые три дня они занимались исключительно любовью. Рассел досконально исследовал поместье и знал множество укромных местечек, где можно было найти приют, не боясь быть обнаруженными. Хотя однажды Фэйт чуть не застукала сладкую парочку, когда они укрылись в старом доме рядом с оранжереей, куда она переселилась с больным дядей Тристана. Зои и Рассел подхватили свою одежду и прятались в темном коридорчике, пока не убедились, что Фэйт ушла.
— Чуть не попались, — выдохнула Зои.
— Что бы она сделала, если бы нашла нас? — поинтересовался Рассел, протягивая ей платье и легонько целуя в шею.
— Фэйт? Скорее всего, умерла бы от стыда. Судя по ее рассказам, она вышла замуж и сделалась девственницей. Чуть ли не святой.
— А как насчет Эми? — он впивался в тонкую шею, подталкивая подругу к громоздкой кровати, брошенной в покинутом доме. Конструкция, должно быть, оказалась слишком громоздской, и ее не удалось вынести. Соблазнитель проигнорировал писк какой-то зверюшки, метнувшейся прочь, когда он опрокинул женщину навзничь.
— Эми? — переспросила Зои, выгибаясь дугой. — Она — темная лошадка. Не могу ее раскусить. В одно и тоже время допускаю, что она не дотронулась до лакомого Тристана и что она днюет и ночует в его постели. Она может предпочесть любой из вариантов.
— Кого это ты называешь «лакомым»?
— Тебя, разумеется, — промурлыкала Зои, целуя мощную спину.
После трех дней сексуального марафона их предназначение взяло вверх, и они занялись рисованием. Начал Рассел.
— Лежи смирно, — приказал он, берясь за блокнот и карандаш. — Вот как сейчас. Хочу запечатлеть тебя именно в этой позе.
Им потребовалось полдня на препирательства, кто будет рисовать, а кто позировать.
На пятый день Рассел сделался серьезным и вытащил масляные краски. Зои изредка писала масляными красками, но они не были у нее в почете. Она предпочитала акварель, карандаши, пастель. Ее портреты, выполненные в этих техниках, нравились клиентам своей неброской прелестью.
— Хочу получить частичку тебя, — сказал Рассел.
Зои не стала противиться. Каким-то образом Рассел догадался, что она собирается уходить. И похоже, он предчувствовал что ее исчезновение будет таким же неожиданным как и появление. Возлюбленный пожелал сохранить для себя ее частичку.
Зои предпринимала все возможное, чтобы их отношения оставались светлыми и ничем не омраченными. Она проявляла гигантскую силу воли, не наслаждаясь сутками в постели Рассела. У нее никогда не было беспорядочных связей. Всего два страстных романа с мужчинами ее возраста, когда она жила в домах своих клиентов, но по завершению работы ей не составило никаких проблем покинуть их.
Ей нравилось твердить себе, что те же чувства испытывает и к Расселу, но она понимала, что это ложь. Он ей нравился. Ей нравилось его чувство юмора, его озабоченность мирскими делами, и она восхищалась его талантом. Особенно она любила в художнике то, что его жизнь определялась страстью к искусству. Поистине, родственная душа.
Ее захватывала его профессиональная одержимость. Пока Рассел жил в доме Тристана, почти год, якобы посвящая все время портретам членов семьи, как обычно поступала Зои, на самом деле он по несколько часов в день отдавал рисованию людей, работающих на полях и в доме. Обычных людей. «Люди, заставляющие мир крутиться» сказал он.
Зои была впечатлена скоростью его набросков. Рассел говорил, что натренировался, избегая ударов нетерпеливого учителя. В чем бы не заключалась причина, Зои сравнила его с фотоаппаратом моментальной съемки. Затем ей пришлось долго объяснять, что она имела в виду. Он никогда до Зои никому не показывал свои эскизы на скорую руку.
— Заказчикам бы они не понравились, — пробормотал рисовальщик, пытаясь притвориться, что ему безразлично ее мнение.
Глядя на его творения, Зои могла понять его неуверенность. Это были восхитительные предвестники работ импрессионистов[32]. Она забрала у Рассела кисть и приложила максимум усилий, чтобы продемонстрировать, как через сто лет Моне нарисует пруд[33].
— Но это же грубый незавершенный эскиз, — поморщился ретроград. — Нечетко, и мазки неряшливые… ничуть не похоже.
— В этом суть, — настаивала Зои. — Это впечатление от того, что ты видишь. Ты смотришь на что-то реальное, но картина — проекция твоего видения на холст. Не мокрый пруд, не настоящая водяная лилия, ты волен фантазировать, как воспроизвести действительность красками.
Это была упрощенная концепция, примитивная для восприятия человека двадцать первого века, но она оказалась чересчур революционной для Рассела.
Прекрасное сходство — вот наилучшая оценка для него. Но ведь фотографии тогда не еще изобрели.
После того как Рассел взял масляные краски, Зои перестала спорить с ним. Она знала, что не может ничего взять в свое время, когда покинет эти места. Так что увлеклась идеей увидеть когда-нибудь свой портрет на стене какого-нибудь музея. А в настоящий момент она позировала, пока он рисовал. И, не колеблясь, обнажилась по первой же просьбе мастера.
Каждый день они отправлялись в разные места и Рассел создавал очередной этюд. Хоть они это не обсуждали, но Зои понимала, что он намерен оставить на холсте как можно больше от нее, прежде чем они расстанутся навсегда. Интересно, когда же он спал, ведь каждое утро Рассел показывал ей новую картину, созданную в течение ночи.
— Фэйт была здесь вчера вместе с Бет, — сообщил Рассел.
— Она дала тебе ключ?
— Фэйт? Нет, конечно.
— Очень смешно, — съязвила Зои. — Если хочешь, чтобы я осталась, расскажи что знаешь.
— У каждой семьи есть свои тайны, и эта не исключение, — темнил он.
Она посмотрела на кустарники.
— Что это за растения? — коноплю она бы опознала, но, вроде, в те времена марихуана не была вне закона.
Рассел посмотрел на натурщицу.
— Представления не имею. Но Бет обихаживает их. Ее брат ни разу не приходил сюда, а дядя слишком болен.
— Фэйт хорошо потрудилась над дядей.
— Применив множество просвещенных методов из вашей молодой страны? Для столь недолгого развития, вы, наверное, чрезвычайно многое постигли?
Она вдохнула, чтобы пуститься в повествование, но ограничилась интригующим взглядом.
Рассел был заинтересованным слушателем и, более того, интеллигентным. Казалось, он собирает каждую крупицу сказанного ею и складывает их воедино.
— Я уже закончил рисовать твой рот, так что, может, расскажешь побольше о себе?
Зои рассмеялась, поскольку из его уст это прозвучало так чопорно, словно они познакомились только этим утром.
