Я никогда раньше не слышала это слово, но мне нравится, как оно звучит. Это слово, изящное и легкое, ассоциируется у меня с прекрасной женщиной в длинном, до пола, платье.
Алекс зажигает последнюю свечу, и трейлер заполняет теплый мерцающий свет. Он подходит ко мне и присаживается на корточки, что-то высматривает, потом находит нужную книгу, встает и передает ее мне.
«Любовь в мировой поэзии». Когда я вижу это слово, «любовь», так откровенно напечатанное на обложке, у меня сжимается желудок. Алекс внимательно смотрит на меня, и я, чтобы скрыть неловкость, открываю книгу и бегло просматриваю список авторов на первых страницах.
— Шекспир? — Это имя мне знакомо по классу здоровья. — Парень, который написал «Ромео и Джульетту»? Назидательная история?
— Назидательная история… — Алекс насмешливо фыркает. — Это великая история любви.
Я вспоминаю свой первый день в лабораториях, день, когда я впервые увидела Алекса. Кажется, с тех пор прошла целая жизнь. Я вспоминаю, как в моем мозгу возникло слово «прекрасно», тогда я подумала что-то о самопожертвовании.
— Они уже давно запретили поэзию, сразу, как только нашли способ исцеления, — Алекс берет у меня книгу. — Хочешь послушать?
Я киваю. Алекс кашляет, прочищая горло, расправляет плечи и наклоняет голову то в одну сторону, то в другую, прямо как запасной игрок перед выходом на поле.
— Ну давай, — смеюсь я, — не тяни.
Алекс еще разок кашляет и начинает читать:
— Сравню ли с летним днем твои черты?..[3]
Я закрываю глаза и слушаю. До этого момента меня окружало тепло, а теперь оно переполняет меня изнутри. Поэзия… ничего подобного я раньше не слышала. Я не понимаю всего, только какие-то образы и незаконченные предложения сплетаются друг с другом в моем сознании, словно яркие цветные ленты на ветру. Так два месяца назад на ферме меня ошеломила незнакомая музыка. Тот же эффект — я чувствую грусть и воодушевление одновременно.
Алекс замолкает. Я открываю глаза и вижу, что он пристально на меня смотрит.
— Что?
Взгляд Алекса чуть ли не лишает меня дыхания, такое ощущение, что он смотрит мне в душу.
Вместо ответа Алекс перелистывает несколько страниц, но взгляд не опускает, он продолжает смотреть на меня.
— Хочешь послушать другое? — Не дожидаясь согласия, Алекс начинает читать наизусть: — Как я тебя люблю? Люблю без меры.
И снова это слово: «люблю». Когда Алекс произносит его, сердце у меня замирает, а потом начинает лихорадочно биться.
— До глубины души, до всех ее высот…
Я сознаю, что он произносит не свои слова, но все равно чувствую, что они идут от него. В его глазах танцует пламя свечей. Он делает шаг вперед и нежно целует меня в лоб.
— До нужд обыденных, до самых первых, как солнце и свеча, простых забот…
Пол подо мной начинает раскачиваться, мне кажется, что я падаю.
— Алекс… — Я пытаюсь что-то сказать, но слова застревают в горле.
Он целует мои щеки, легко, едва касаясь губами.
— Люблю любовью всех моих святых, меня покинувших, и вздохом каждым…[4]
— Алекс, — уже громче повторяю я.
Сердце колотится так сильно, что кажется, вот-вот вырвется наружу.
Алекс отступает.
— Элизабет Браунинг, — с улыбкой говорит он и проводит пальцем по моей переносице. — Тебе не понравилось?
Алекс продолжает смотреть мне в глаза, и от того, как он задает этот вопрос, тихо и серьезно, у меня возникает ощущение, что он спрашивает не только о стихах.
— Нет. То есть да, но…
Правда в том, что я не понимаю, о чем мы говорим. Я не в состоянии трезво думать или связно говорить. Одно-единственное слово, как ураган, как циклон, набирает силу внутри меня, и я сжимаю губы, чтобы не дать ему вырваться наружу.
«Любовь, любовь, любовь, любовь…»
Я никогда не произносила вслух это слово, не говорила его никому, даже в мыслях.
— Ты не должна ничего объяснять.
Алекс делает еще один шаг назад, а у меня снова возникает смутное ощущение, что на самом деле мы говорим о чем-то другом. Я его чем-то расстроила. То, что сейчас произошло (а что-то произошло, пусть я не понимаю, как и почему), расстроило Алекса. Он улыбается, но я вижу это по его глазам, и мне хочется извиниться или обнять его за шею и попросить поцеловать меня. Но я все еще боюсь открыть рот, боюсь, что это слово вырвется наружу, боюсь того, что произойдет потом.
— Иди сюда. — Алекс кладет книгу на место и протягивает мне руку. — Я хочу тебе что-то показать.
Он подводит меня к кровати, и снова мне становится безумно неловко. Я не понимаю, чего он от меня ждет, и, когда он садится на постель, стою как дурочка и не знаю, что делать.
— Все хорошо, Лина, — говорит Алекс.
Как всегда, стоит Алексу произнести мое имя, я расслабляюсь. Он отодвигается подальше и ложится на спину, я делаю то же самое, и мы лежим бок о бок. Кровать неширокая, места как раз на двоих.
— Видишь? — Алекс подбородком указывает наверх.
Над нами сияют, мерцают, вспыхивают звезды. Тысячи и тысячи звезд, их столько, что они похожи на водоворот белых снежинок в иссиня-черном небе. Я открываю рот от восторга, просто ничего не могу с собой поделать. Не думаю, что когда-нибудь видела столько звезд. Небо так близко, оно словно натянуто над трейлером Алекса, кажется, мы можем спрыгнуть на него с кровати, оно поймает нас и будет подкидывать, как батут.
— Ну как? — спрашивает Алекс.
— Люблю.
Это слово выскакивает из меня, и груз, что давил мне на грудь, тут же исчезает.
— Я люблю это, — повторяю я, пробуя запретное слово на вкус.
Стоит произнести раз, и дальше ты говоришь его без труда. Одно короткое слово. В нем весь смысл. Просто удивительно, что я никогда не говорила его раньше.
Я чувствую, что Алекс доволен, он улыбается, это слышно по его голосу.
— Без водопровода, конечно, плохо, но признай — вид потрясающий.
— Я бы хотела здесь остаться, — не подумав, говорю я и сразу поправляюсь: — Ну, не по-настоящему. Не навсегда, но… Ты понимаешь, что я хочу сказать.
Алекс подкладывает руку мне под голову, я придвигаюсь чуть ближе и уютно устраиваюсь у него на плече.
— Я рад, что ты это увидела, — говорит он.
Какое-то время мы лежим молча. Грудь Алекса поднимается и опускается в такт его дыханию, и вскоре это движение начинает меня убаюкивать. Руки и ноги у меня тяжелеют, мне кажется, что звезды над трейлером складываются в слова. Я всматриваюсь в них, пытаюсь понять их значение, но веки тоже наполняются тяжестью, и я уже не в силах держать глаза открытыми.
— Алекс?
