Ноги вытягиваю к костру, и жар щекочет ступни.
— Но я не уверена, что мы доберемся до Перевала вовремя. С середины осени леса в спячку впадают. И я слабею.
— А второй?
Оден не собирается менять привычек и устраивается рядом. Что ж, так даже лучше, сама бы я не решилась подойти к нему.
— Через Долину.
— И чем он тебе не нравится?
Всем. Там почти нет лесов. Поля, поля и снова поля, земля, разрезанная на лоскуты, и усмиренные реки в сбруе многих пристаней. Города, городки. Дороги.
Спрятаться не выйдет.
Однако я не уверена, что прятаться нужно…
Оден слушает, поглаживая след от ссадины, точно стереть его пытаясь. И я, подавив порыв сбежать, устраиваюсь поудобней.
— Ваши заняли Долину еще прошлой весной… так говорили.
И устроили знатную резню.
Псы долго пытались прорваться через заслоны альвов, а когда удалось, то попросту не сумели сдержать удар. А за линией обороны были даже не городки — деревни и хутора…
Нет, я не знаю, сколько во всем этом правды, быть может, ее вовсе и нет, а быть может, есть, но не та, что живет в историях, которые разносятся по землям лозы, обрастая жуткими подробностями.
Наверное, жертвы были. Куда на войне без них?
Войны больше нет, но есть ли в Долине мир? И если есть, то для всех ли?
— Год, значит, — Оден ласкает шею, и я запрокидываю голову. — Это много. Достаточно, чтобы навести порядок. И если там действительно встал гарнизон, то нам повезло.
Ему — возможно.
Но говорить не хочется. Я закрываю глаза, позволяя себе расслабиться. Его пальцы скользят по горлу, с каждым разом опускаясь все ниже, на волос, на нить, но в этой неторопливости есть своя прелесть.
Меня, кажется, дразнят.
— Когда случается прорыв… например, при осаде, — голос у Одена низкий. — То избежать некоторых… инцидентов невозможно.
Вторая рука оказывается под рубашкой.
— Война не бывает доброй, Эйо.
Это я и без него знаю.
— Но когда территория занята — дело другое. И свои, и чужие должны знать, что закон по-прежнему в силе. И что за преступлением последует наказание. Вне зависимости от того, кто это преступление совершил.
Ну да… наверное, при нем было именно так. И Оден наивно полагает, что все остальные сделаны по его образцу и подобию. Но спорить не стану.
Рука подымается. Шершавые подушечки пальцев едва-едва касаются кожи.
А Оден невозмутимо продолжает говорить.
— Только так возможно удержать равновесие. Особенно, если ты пришел надолго…
Он все-таки замолкает и, наклонившись, целует шею. И очень-очень нежно, доверительно, шепчет:
— Если вести себя иначе, мелкие конфликты обязательно перерастут в крупные… а с ними разобраться куда как сложнее.
Большой палец вычерчивает полукруг под грудью…
— Не бойся, моя радость.
Чего именно в данный момент не бояться?
— Ты ведь будешь со мной. А меня никто из наших тронуть не посмеет.
Мне бы его уверенность.
— Мы просто попадем домой много быстрее.
Он — точно. Я — возможно.
— Все хорошо?
Оден останавливается, позволяя мне сделать выдох. Но это еще не значит, что он позволит уйти.
— Да.
Мама бы эти игры точно не одобрила. Папа, скорее всего, понял бы… но больше нет ни папы, ни мамы… и вообще, может статься, никого, кроме Одена, с которым мы, вероятно, расстанемся куда раньше, чем я предполагала.
Но об этом я думать не стану.
Не сегодня. Не сейчас.
И повернув голову, я дотягиваюсь губами до белой шеи, за которую так и не взялся загар. На коже еще вьется узор из шрамов, а на вкус она солона, как те камушки, которые мы собирали на пляже. Тогда нам они казались вкуснее сладостей из лавки найо Руами.
А Оден вдруг замирает.
— Скажи, место действительно так уж важно?
О чем он… ах да.
— Имеет. Мертвое, как то поле, выпьет меня досуха. А живое — наоборот… и чем больше оно живое, тем больше я смогу взять.
И отдать Одену. В этом же весь смысл.
— На Лосиной гриве открываются ключи. Чистая вода. Чистая земля. Она поделится силой.
Если повезет, я услышу зов. Поэтому Оден прав — сейчас следует остановиться. Но когда он встает и уходит, мне становится обидно почти до слез.
Все-таки привязалась, глупая Эйо.
Вместо того чтобы плакать, возвращаюсь к костру, сапогам, уже изрядно продымившимся, но еще мокрым, и обычным ежевечерним заботам. И то — время позднее, а вставать придется с рассветом.
Чем раньше дойдем — тем оно лучше.
Возвращение Одена я прозевала. Он двигался совершенно бесшумно, не специально, предполагаю, но в силу привычки. И на сей раз место занял по ту сторону костра.
— Кажется, я немного переоценил свою выдержку, — это не извинение, скорее уж объяснение. — Эйо…
Огонь окрашивает его лицо в багряные тона.
— Если вдруг окажется, что дома тебе… не очень рады, ты позволишь о себе позаботиться?
— Из чувства долга?
— Нет.
Я жду продолжения, и Оден подчиняется:
— Я хочу, чтобы ты и дальше была со мной.
— В качестве кого?
Скользкий вопрос, и ответ очевиден для обоих: в качестве любимой игрушки.
— Ты хотела дом. У тебя он появится. Ты больше не будешь ни голодать, ни нуждаться, ни подвергать свою жизнь ненужному риску. Если появится желание заниматься чем-либо — я не буду препятствовать. Равно, как если и не появится.
Чудесное предложение. Вот только тянет вытащить из костра ветку и со всей дури опустить ее на эту светлую голову. Глядишь, в ней что-нибудь и прояснилось бы.
— А твоя невеста что скажет?
— Забудь о ней.
Ну да, где уж даме из Высших обращать внимание на такую досадную мелочь, как я. А мне уж и вовсе по статусу не положено над подобными вещами задумываться.
И ведь в чем-то он прав.
Он действительно даст мне дом, такой, который я захочу, и защиту. Не нужно будет прятаться, выживать, думать о том, где и как я проведу завтрашний день.
Я забуду о голоде.
И о том, каково это спать на земле, которая начинает подмерзать, чувствуя приближение осени. О затяжных дождях и вечном ознобе, что рано или поздно закончится воспалением легких. О хищниках, не важно, двуногих ли, четвероногих…
Я получу если не все, что пожелаю, но многое.
Вот только тошно отчего-то.
— Если мне будут не рады, — руку от ветки я убрала, поскольку очень уж велико было искушение, — то я просто-напросто вернусь за Перевал. Осяду в каком-нибудь городке поспокойней.
Если сумею таковой найти.
Мне ведь уже не страшны будут ни грозы, ни люди, а силы останутся, говорят, их даже прибавляется, немного, но при моих талантах любая кроха важна.
