меня от унизительного и болезненного приземления на каменный пол, ловко словив мою тушку в объятия.
– Ух! Спасибо!
– Я прошу меня простить, – расстроился Арман. – Я ни в коем случае не хотел…
– А ты довольно умен для оборотня, – неожиданно сообразила я. – Гораздо умнее, чем те, которые нападали на нас. Те и говорили-то с трудом. Среди них только один был адекватным, как же его звали? Ой, как-то рычаще… То ли Граф, то ли Грах…
На лице оборотня отразилось волнение:
– Гракх! – воскликнул он. – Это мой отец! Что с ним, госпожа? Так он жив?
– Эээ… – растерялась я. – А с чего ты взял?
– Вы же с ним разговаривали, знаете его имя, – пожал плечами Арман. – Значит, он не погиб в бою, а пленных милосердные эльфы казнят редко.
– А ты точно не вервольф, а оборотень? – прищурилась я. – Ишь какой сообразительный.
Молодой оборотень внезапно побелел и упал на колени.
– Умоляю, госпожа, не говорите таких слов, – заикаясь, умолял он. – Пока хозяин не замечает этого, наша… моя жизнь в относительной безопасности!
– Не скажу, – кивнула я. – Если ты скажешь, где Вероника.
– Без проблем, – легко согласился Арман. – Я, собственно, хотел сказать, что господина Фергана вызвали в резиденцию Трибунала, и он отбыл в большой спешке.
– И что?
По губам оборотня скользнула легкая улыбка.
– Молодого Асфараса обвиняют в предательстве и сговоре с орками, и господин был так встревожен, что забыл уточнить свои распоряжения. А мне был отдан только один приказ – всячески служить госпоже Галатее. Не думаю, что здесь кому-то есть дело до того, куда вы пойдете, хотя некоторая осторожность не помешает. Я не могу быть уверен во всех оборотнях. Зато погонщики, по моему опыту, к вечеру уже будут мертвецки пьяны. Во многом это заслуга вашего старого знакомого Антонио, который сконструировал аппарат для производства спиртного напитка из сока кактусов, которые обильно произрастают в пустыне. Напиток, названный им текила, пользуется большой популярностью.
– Арман, ты, я вижу, не испытываешь большого восторга от своего хозяина? – осторожно спросила я.
– Я его ненавижу, – просто ответил Арман.
– А ты не боишься, что я ему донесу?
– Враг моего врага – мой друг, – ответил Арман. – Самоцвет вашей души не замутнен злом, хотя у вас своеобразное понятие о добре…
Я вытаращила на него глаза:
– Оборотень, Водящий Души?
– Отчего нет? Мы такие же создания Божьи, как и эльфы, и люди, и орки, и вервольфы.
– Но мне говорили, что оборотни…
– Неразумны? Животные? Это так. У большинства из моего народа владычествует звериная сущность, именно она – их истинный облик. Но бывают и исключения. Ах, если бы здесь был мой отец! Он один из немногих, кто смог преодолеть зверя в себе, а уж меня и остальных своих щенков растил таким образом, чтобы мы с детства пребывали большей частью в человеческом облике. Если мои сородичи – псы, лишь при свете дня принимающие людской облик, то я могу провести в нем несколько дней. И я сам контролирую, когда мне переворачиваться.
– А сколько тебе лет?
– Чуть больше двадцати, – охотно ответил Арман. – Мы рано взрослеем, у нас ускоренный цикл жизни. Обычные оборотни живут тем меньше, чем чаще они становятся псами, а мой отец один из рекордсменов – ему почти шестьдесят.
– И что же, Ферган не видит в этом никакой проблемы?
– О! Господин уверен, что это – результат его научных изысканий. Я – всего лишь один из детенышей, специально выведенных им путем скрещивания наиболее способных особей. Из оборотней получаются замечательные личные слуги – они на диво послушны, никогда не протестуют, по-собачьи преданны своим хозяевам, но достаточно умны и могут выполнять большинство поручений. Единственный недостаток их – неспособность к самостоятельному мышлению, ну и короткая жизнь, конечно.
– Вервольфы живут значительно больше, – сказала я, вспомнив Иена.
– Вервольфы большую часть жизни проводят в человечьем облике. Мой отец, хоть и способен контролировать обращение, но не может продержаться более трех дней, зато мать легко выдерживала неделю, но превращалась независимо от своей воли – от испуга, сильных потрясений, радости… Тем не менее, отцу уже очень много лет, а мать умерла вовсе не от старости, а от слишком частых родов – Ферган выжал её досуха, – Оборотень сжал кулаки. – Я, вероятно, буду жить не меньше отца, а, возможно, и больше. Я уже пережил многих псов, а я еще совсем молод. Господин гордится мной.
– Но Водящий Души!
– Ха! Да я не Водящий Души. Мы просто видим свет от других существ и легко определяем, кто добр, а кто зол. Собачье чутье. Собаки ведь легко определяют, кто их боится, а кто нет, кто ударит, а кто нет. Наверное, это чувство схоже с глубинным обонянием… Но все же мы видим свет. Нюхаем свет. Мне не объяснить…
– А Антон? – с трепетом спросила я.
– Антонио пахнет страхом и хитростью, но большой тьмы в нем нет. Господин видит только страх, и ту тьму, что была когда-то – он тоже довольно чувствительный, но до нас ему далеко. Антонио думает, что он обманывает господина, а господин знает, что Антонио обманывает его, но он не видит всей картины. Он видит лишь часть мозаики…
Я присвистнула, с уважением поглядев на него. Психолог!
– А чем пахну я?
– Женщиной, – улыбнулся оборотень. – Женщины – существа неизмеримо более глубокие, нежели мужчины. Они хитры и коварны, у них нет морали, но они чисты. Никто не может винить лисицу, когда она душит курицу, и змею, когда она жалит – ведь это их природа. Так и женщины по природе своей должна соблазнять и хитрить – ведь это её оружие.
– Благодарю за лекцию, – сухо ответила я. – Можно мне к Нике?
– Нет, – ответил оборотень. – Еще рано. Вечером. Но я могу показать вам катакомбы.
– Катакомбы? – удивилась я. – В смысле, подземную часть? А библиотека здесь есть?
– Библиотека есть. У господина везде библиотеки, даже в карете есть сундук с книгами. Но катакомбы интересней, поверьте.
– Что ж, – пожала плечами я. – Катакомбы так катакомбы.
Мы прошли по центральной части пещер, свернули в незаметный закуток, где обнаружилась тяжелая деревянная дверь. У Армана был свой ключ – кто-то же должен кормить узников в отсутствие господина.
В подземелье было темно и сыро, но не страшно. Я, при всей своей боязни высоты, абсолютно не боюсь ни замкнутых пространств, ни подземелий. В них есть даже какая-то мистическая притягательность. Каменные стены хранят в себе воспоминания о множествах живых существ, прикасавшихся к ним, по
