Бергман еще снарядил нас последними усовершенствованиями в области связи между членами группы. Для приема остался тот же миниатюрный слуховой аппарат в ухе, но для передачи использовались уже не таблетки типа мятных, приклеивающиеся к нёбу, а куда меньшие устройства, приклеивающиеся к коже и похожие на мушки. Моя мне очень нравилась и помещалась в левой носогубной складке, как у Мэрилин Монро. Вайль свою прилепил прямо над губой справа. Коул — на кончик носа, что было весело, но подмывало порекомендовать ему хорошего дерматолога, так что он переставил ее на подбородок. В результате голоса друзей теперь звучали не как эхо стереоколонок, а более или менее естественно.
Мы подошли к двери, и я впустила Ашу. Мне заранее виделась супернеловкая сцена, как они встретятся с Вайлем, но Аша тут же эту проблему снял.
— Значит, это ты тот вампир, который принадлежит Жасмин, — сказал он грустным голосом, сумев выразить Вайлю глубочайшие соболезнования без малейшего злого чувства по отношению ко мне.
Вайль коротко рассмеялся и пожал ему руку.
— Именно так. Для меня честь быть представленным аманхе зейе. О тебе ходит множество легенд.
— В последнее время — совершенно незаслуженно, — ответил Аша и повернулся к Коулу: — А ты, юный герой, тоже принадлежишь Жасмин?
Коул бросил на меня быстрый испытующий взгляд, но Аше ответил:
— И близко того нет, приятель, я вольный дух. Но если ты знаешь какую-нибудь прекрасную даму из породы аманха зейя, которая хочет развеяться от скуки, — благодарен буду за адресочек.
Аша улыбнулся, и комната осветилась. И мне сразу стало легче. Уж раз Аша улыбается, сегодня точно все пройдет по плану.
Поначалу все было так, будто нам ворожит добрая фея. Мы приехала в кафе с хорошим запасом времени, чтобы занять нужные места возле туалета — никто не должен заметить, когда мы ускользнем. Вайль сел напротив меня за белый столик, чтобы каждому из нас был виден весь зал. Коул без малейшего колебания уселся рядом со мной. Подозреваю, что в Америке он бы еще позволил себе закинуть руку на спинку моего кресла и вызывающе глядел бы на Вайля, когда я не вижу. Но он знал правила в Иране: за случайное прикосновение тут на раз дадут срок. Так что он держал руки на столе и вел себя прилично.
Еще большее чудо, что почти все пришедшие на сегодняшний праздник говорили между собой по-английски, и нам с Вайлем не пришлось барахтаться в море бессмысленного для нас гудения. Ничего достойного подслушивания сказано не было: спрашивали о здоровье родных, делали замечания о погоде. Но жесты, улыбки, мимика — все это наводило на мысль о каком-то другом животрепещущем разговоре, идущем на более глубоком уровне.
Неприятности начались, когда владелец заведения и двое его ребят развязали жалюзи, висящие над окнами. Клаустрофобия впилась мне в череп когтями, все сильнее и сильнее с каждой закрывающейся отдушиной в мир. И вскоре позвонил Аша.
Мы его оставили в машине, хотя он возражал.
— Я бы хотел пойти с вами, я могу помочь, — настаивал он, и такое желание помочь было написано у него на лице, что я его чуть не обняла.
— Мужик, ты же водитель машины отхода, — напомнил ему Коул.
— Нам может понадобиться срочная эвакуация, — согласился Вайль. — Будет полезно, если ты сможешь отъехать без задержки.
Скорее чтобы дать ему ощущение участия, нежели ради реальной надобности я натянула очки и дала ему номер доступа.
— Увидишь что-нибудь подозрительное — звони, — сказала я.
Сейчас я накрыла ухо рукой, чтобы не было видно рычажка, отходящего от дужки, и посмотрела вниз, чтобы скрыть движение губ складками хиджаба.
— Да?
— Магулы слетаются.
— Как? Сюда?
— Да. Что вы задумали? — спросил он напряженным голосом.
— Это не мы, Аша. Кто-то сегодня еще ищет приключений.
— Мне войти?
— Ты уверен, что источник опасности здесь, внутри? Долгая пауза.
— Нет. На улице сегодня людно.
— Ну, мы уже внутри. Так что мы сделаем, что здесь можно будет. Ты бы не разведал пока вокруг? Посмотрим, что сможешь найти. И если понадобится помощь, звони. О'кей?
— О'кей.
Он отключился.
— Черт!
Я рассказала ребятам, что происходит. Они подумали оба, что среди публики находится еще один подосланный убийца.
— У этого Фархада должно быть полно врагов, — рассудил Коул. — В стране радикалов его взгляды, конечно же, встречают в штыки. Честно говоря, не понимаю, как он еще разгуливает на свободе. Либо ему везет, как фраеру, либо о нем только недавно услышали.
— Достаточно посмотреть на это сборище, — согласился Вайль. — Если они хотят, чтобы Фархад прожил подольше, не следует пускать никому не известный народ, вроде нас.
— Смысл всего этого — свобода, — напомнила я. — Эти люди хотят создать атмосферу, где можно просто прийти и слушать. Понимаешь? Как в Америке.
— Ага, и эта вся свобода приведет к тому, что убьют ключевого оратора, — возразил Коул.
— Черт вас побери! — прошипела я, и Вайль с Коулом повернулись ко мне. — Есть идея. Что, если вы перестанете конкурировать за титул самого хладнокровного агента месяца и поможете мне сообразить, как спасти человека столь наивного, что организует открытые форумы в Иране?
Вайль кивнул, показывая, что понял смысл моих слов.
— Народ толпится достаточно тесно, чтобы пройти по залу, не привлекая внимания. Время «секретной службы».
Хотя Коул работал у нас недавно, он понял, что хочет сказать Вайль. Мы когда не работаем, то тренируемся, и у Вайля любимое упражнение — «секретная служба». Смысл в том, что мы маскируемся, а потом пытаемся выделить друг друга из толпы. Так мы учимся сливаться с фоном, чтобы нас не обнаружили до — и после — акции. В данном случае мы искали не Коула в бейсболке и не Вайля в пластиковых очках и с кейсом в руке. Мы хотели найти киллера, которого учуял Аша.
Встав из-за стола, мы разошлись в стороны. У каждого компьютера сидел пользователь и двое-трое зрителей. Все столы заполнились, небольшие группы людей стояли в пространстве между ними, жизнерадостно болтая и ожидая, пока начнется вечер. Численность мужчин и женщин была примерно равной, атмосфера — как и должна быть в публике, ожидающей давно обещанного зрелища. У меня возникло ощущение, что мир тесен — бывает иногда за границей, когда я вдруг понимаю, что зияющие провалы в культурах и верованиях никогда не бывают широки настолько, что через них не перебросить мост. Всегда есть какая-то общая почва. Как, например, умение наслаждаться обществом единомышленников.
