стол в наших покоях, — Либуше даже огорчилась немного. Всегда жаль, когда сказка заканчивается. — Теперь придется это все оставить.
— Зачем?
— Ну, а как ты себе представляешь жену кронпринца, бредущую по дворцу с тарелкой сладостей? Ладно бы, ночью. Но не среди бела дня, когда в коридорах толпится народ.
Генрих с улыбкой взял еще одно блюдце из стопки чистой посуды, стоящей на консольке у стола. Широким жестом протянул супруге и скомандовал: «Набирай, что приглянулось». А сам с важным видом отошел к стене, с важным видом выстукивая что-то на боковой панели.
— Опять тайный ход? — Удивилась Либуше, ловко наполняя одно блюдце и приглядываясь ко второму. — Ради тарелки пряников?
— Почему нет? Их использовали и ради меньшего.
Идти по узкому ходу оказалось очень неудобно. Во-первых, эта часть дворца была явно старше остальных. Соответственно, и ходы в ее стенах делались отнюдь не для удобства или забавы. Во-вторых, свои посиделки супруги устроили почти в подвале, и чтобы добраться до покоев, им неоднократно пришлось подниматься узкими винтовыми лестницами.
Выбравшись в покоях Генриха, княжна первым делом поставила обе тарелки на стол и попробовала поправить одежду.
— Боюсь, платье безнадежно испорчено, — пробормотала она с досадой. — А девицы мои опять будут ломать голову, где во дворе можно было так влезть.
— Пусть ломают, что хотят, — Генрих смотрел на жену и тряпки его интересовали сейчас в последнюю очередь. — Надеюсь, ты им дала понять, что это — не их дело?
— Да, конечно.
— Ну, вот и отлично. Умные с первого раза должны были понять и примолкнуть. А дурам в твоей свите не место.
При упоминании о свите Либуше только вздохнула. Хорошо ему умничать. Сам, небось, свою свиту годами отбирал. А если что не по нему, так кто ж поспорит с главным воеводой? А тут, не успела принцессой стать, а уже ей в свиту людей насовали. И дальше — больше.
Из раздумий княжну вывел муж. Точнее, его откровенные заигрывания.
— Ты что! — Попробовала урезонить его Либуше. — День же белый на дворе!
— Ну и что? — Генрих отвлекся от поцелуев, и удивленно уставился на жену. — Кому какое дело?
— Так ведь опять весь дворец сплетничать будет?
— А нам какое дело?
«Ну, Ге-енрих…» — Не сдавалась княжна, пытаясь урезонить чересчур горяего супруга. — «Разве же вольно так, чтобы о кронпринце судачили, кому не лень?!». Но Генрих ее тревоги, казалось, не разделял. «Они и так судачат, сама ведь знаешь, так пусть лучше о чем полезном».
— И это ты считаешь полезным? — В голове у Либуше пока не укладывалось, что можно вот так, ради развлечения, закрыться в покоях среди бела дня. Ладно еще, ради наследников…
— Конечно, — уверенность Генриха была непоколебимой. — Я хочу, чтобы все (а, в первую очередь — ты, моя дорогая) знали, что ни на кого, кроме тебя, времени у меня нет и не будет.
— Вот, так всегда! — Деланно возмутилась Либуше. — Вечно ты даже сплетни на свою сторону повернешь…
* * *
Девушка осторожно отошла от двери, стараясь не вспугнуть хозяев покоев. В очередном письме она напишет сегодня, что, вопреки сплетням, пара совсем не поссорилась. Даже наоборот. Говорят, крулевич вчера на кухне целый переполох устроил, чтобы потешить молодую жену.
Написав записку, девушка снова перечитала убористые строчки и задумалась. Ну, ладно, тревожатся князь с княгиней за дитятко. Так ведь то, что заксонский крулевич глаз не сводит с княжны, ясно уже всем, кроме самой Либуше Любомировны. Сколько ж еще об этом писать-то?
И ссора еще эта… С чего верный человек решил, что супруги непременно должны были поссориться? Уж она-то за княжной в оба глаза следит, заметила бы. Ох, что-то тут не так.
Отправив птичку, девушка привычно потеребила в ухе сережку. Красивую, с дорогим камушком. Княгинин подарок в день отъезда, «на приданое». Кому оно тут нужно, ее приданое, спрашивается? Похоже, так и поседеет в девках, и не она одна, пока княжна со своим крулевичем миловаться будет.
Мысли девушки снова вернулись к службе. Посоветоваться бы с кем, так ведь не дома. Тут не знаешь, куда бежать. Встряхнувшись, вендка осторожно притворила окно, чтобы не привлекать внимание проветриванием во внеурочный час. Пока она все сделала, как велено. А как дальше быть, пусть боги помогают.
* * *
Генрих выбрался из постели под внимательным взглядом Либуше. Нарочито медленно, дразнясь, натянул штаны и рубаху, хитро поглядывая на смущающуюся жену.
— Ты куда теперь? — Спросила княжна. Вставать не хотелось, хотелось свернуться калачиком и закрыть глаза, вдыхая горьковатый аромат трав, которым пропахло белье. Видимо, слуги специально перекладывали простыни в сундуках мешочками с зельем.
— Я — к себе в кабинет. Надо немножко поработать. Тебе вызвать девушек?
Либуше отрицательно мотнула головой: «Не надо, я сама потом. Сейчас встану…»
— Не торопись, Генрих не сдержался, наклоняясь к жене для поцелуя. — Я распоряжусь, сюда никто не войдет.
Он ушел, а Либуше позволила еще немного понежиться в постели. Самую малость, а потом она снова превратится в принцессу, каждый шаг которой придирчиво оценивают свои и чужие. Снова уткнувшись носом в подушку, она подумала, что у них с мужем уже сложилась смешная привычка. По вечерам они чинно встречаются в ее покоях. А если получится в неурочный час сбежать от всего света, то они всегда «прячутся» у Генриха.
«Наверное, потому что никто не рискнет без спросу соваться в грозному воеводе» — хихикнула Либуше, не скрываясь. В пустой спальне скрываться было не от кого. Здесь не надо было думать о пристойностях, о том, что подумает потом камердинер Генриха, приводя в порядок комнату, потому что он точно не пойдет сплетничать на людской половине. Ведь не зря муж готов доверить этому человеку не только свою комнату, но и свою жизнь. Кстати, не исключено, что и доверял. В Любице отец тоже неоднократно забирал во дворец постаревших воинов, которым больше некуда было идти.
Мысль о свите заставила княжну недовольно поморщиться. Кому из своих она могла довериться так безоговорочно? Любине? Предславе? Их она, по крайней мере, знала с детства. Пани Мерану ей
