— А теперь повернись!
Гермиона, затаив дыхание, подчинилась. Малфой стянул с волос золотистую ленту и завязал ей глаза.
— О господи, Люциус… Сколько ещё функций у твоей ленты?
Он тихо усмехнулся:
— У тебя будет много времени, чтобы узнать их все. А пока лишь скажу, что по давнему обычаю наших предков жених завязывает узел невесте в знак вечной любви. И я привязываю тебя к себе. Навсегда.
По тихому скрипу Гермиона поняла, что открылся потайной ход, как в трактир «Дырявый котёл».
— Эту комнату мэнор открывает только для тех, кто решил связать себя древними узами, — тихо пояснил Люциус. — В брачную ночь.
Гермиона не нашла, что ответить, только облизнула пересохшие от смущения и любопытства губы и крепче сжала руку мужа, когда он помог переступить через порог.
Тайный ход закрылся со зловещим скрипом. Внутри пахло чем-то древним и чуть сладковатым, так пахнет в подземельях или старых библиотеках. А ещё немного — мускусом.
Лёгкий ветерок пронёсся по помещению, взметнув подол платья Гермионы.
— Люциус… Мне страшно!
Он взял её за руку и крепко сжал.
— Ничего не бойся. Я здесь, рядом. А ты — теперь хозяйка здесь… Я, Люциус Абраксас Малфой, беру в жёны эту ведьму, Гермиону Джин Грейнджер!
Его громкий голос разнесся по невидимому помещению и несколько раз отразился от стен. Земля под ногами будто задрожала. Она не двигалась, но в то же время чувствовались колебания: р-рок! Р-рок!
И Гермиона с волнением поняла: мэнор разговаривает со своим хозяином, откликается ему. В воздухе всё потрескивало от избытка магии так, что покалывало кожу, даже в Хогвартсе казалось, было меньше этой неукротимой волшебной силы.
Она с трудом подавила желание прижаться к мужу, когда в вое невидимого ветра услышала голоса: мужские, женские, молодые и старые. Это было жутковато.
— Я взял её невинной, и кровь её на мне! — зычным голосом продолжил Люциус.
Гул усилился. Сейчас в нём различался шёпот: «сильная ведьма», «даровитые дети», «владеет, обладает», «до смерти, до конца». Создалось пугающее ощущение, что множество волшебников из бесчисленных поколений Малфоев стоят вокруг неё и бесцеремонно разглядывают, обсуждают.
Гермиона выдавила:
— Это что, какая-то тёмная магия?
— Тёмная — не значит плохая, — усмехнулся Люциус. — Ты согласна быть моей? Согласна быть со мной единым целым?
Она почувствовала, как вспыхнули щёки от властных и возбуждающих ноток в его голосе. Этот ритуал не шёл ни в какое сравнение с тем, что провёл Кингсли.
— Да, я… — во рту вдруг пересохло.
— Громче!
— Согласна!
— Да будет так! — ответил Люциус.
Тёплый вихрь снова закружил подол свадебного платья вокруг лодыжек, и Гермиона отчаянно сжала руку мужа от страха.
По шороху и звуку расстёгиваемой молнии она поняла, что он разоблачился. Но оказалась совсем не готова к тому, когда Люциус положил руку ей на спину, медленно размыкая застёжку свадебного платья.
— Люциус! Я боюсь! Я хочу видеть тебя!
— Доверься мне, милая, — Малфой встал позади, и его тёплое дыхание щекотало ухо. — Ещё увидишь. А пока чувствуй!
Гермиона замерла, прислушиваясь. Люциус шептал какие-то заклинания то ли на кельтском, то ли на бретонском, и голоса предков вторили ему, умножая силу волшебных слов.
И от его ласковых касаний, а ещё от магии, разлитой вокруг, Гермиона почувствовала, как знакомый жар охватывает тело. Руки мужа спустили вниз платье, и, поглаживая бёдра, а затем талию, поднялись к груди, лаская нежные полушария.
Не видя Люциуса, Гермиона могла только представлять себе его в сумраке, фантазировать, как он разглядывает её с нарастающим вожделением, и от этого желание усилилось.
— Ты делала мне массаж столько раз… а я так ни разу и не отплатил тебе. Сейчас самое время. Скажи, когда ты перестала считать это повинностью?
— В ноябре… Ты тогда ночью пришёл ко мне сообщить о том, что перешёл на сторону Ордена…
Его руки мягко сжимали и гладили плечи, окутывали приятным теплом, и Гермиона немного расслабилась. Она не заметила, как муж медленно освободил её от перчаток, покрывая лёгкими поцелуями сгибы локтей и тонкие запястья. Вот он спустился ниже… сдвинул край чулка, мучительно медленно стаскивая его… едва ощутимые касания губ обжигают внутреннюю сторону бедра, вызывая предательскую дрожь в ногах… и ноющее напряжение между ними.
Когда Люциус потянул вниз трусики, Гермиона только шумно выдохнула: она ощутила, как её влага промочила ткань.
— Пусть они уйдут… Призраки…
— Здесь никого нет, кроме нас. Малышка… Как ты прекрасна!
И действительно: голоса стихли, и воздухе звенело лишь эхо наговорённых заклинаний. Губы Люциуса коснулись её промежности, и Гермиона безотчётно застонала. Вдруг стал ясен смысл этого ритуала: она чувствовала то же самое, что и муж. Их ощущения перекликались между собой и от этого увеличивались. Руки сами сжали его мягкие пряди, словно пытаясь прижать ближе или передать, как же ей хорошо.
Гермиона едва держалась на ногах, мучимая его ласками, но Люциус крепко сжимал её ягодицу, а другой рукой поглаживал то плоский живот, то внутреннюю поверхность бёдер. Она могла только всхлипывать и пошире расставлять ноги, чтобы даровать ему большую свободу действий. От неторопливых движений его языка и губ обнажённое тело всё чаще сотрясала крупная дрожь. Всё ближе и ближе разноцветная пелена…
— Люциус… о-о!
Колени подогнулись, и Гермиона всё-таки упала в объятья мужа, а он уложил её на что-то мягкое, целуя в висок.
— Твои крики — самое лучшее, что я когда-либо слышал.
Руки тряслись от пережитого оргазма, но она нашла в себе силы сорвать золотистую ленту с глаз.
Перед ней в свете плавающих в воздухе белых огоньков открылась круглая комната без единого угла — и со всех сторон зеркала, кое-где задёрнутые бордовыми портьерами. На пушистом ковре алела россыпь бархатных подушек с кистями. Рядом обнаружилась овальная тумба с открытыми ящиками-полумесяцами.
Гермиона села, оглядывая Люциуса глазами, блестящими от голода.
— Думаешь, я оставлю тебя без сладкого?
Он усмехнулся и протянул к ней руки. Она слегка толкнула его на спину и села верхом. Гермиона знала, что Люциус давно готов, но решила помучить его. Начав с долгого поцелуя в губы, она спустилась к его ключицам, груди, а потом вдруг провела языком по рёбрам.
— Такой вкусный… ароматный!
— Искусительница… — прошептал он.
Гермиона коснулась его члена кончиками пальцев, и Люциус вздрогнул.
Она не торопилась. Лизнув его по-кошачьи коротко, Гермиона обхватила горячую плоть ладонью и сжала губами круглую головку. Люциус пробормотал что-то неразборчивое, и женщина окунула его в горячее тепло своего рта. Нежно водя языком вверх и вниз, она с наслаждением слушала, как участилось его дыхание, как напряглось молочно-белое тело. Какая-то подушка, подвернувшаяся под руку, оказалась намертво зажата в его кулаке.
Гермиона знала: ему хочется быстрее, и чтобы она сжала его пальцами вот там, между бёдер. И когда она проделала это, Люциус вскрикнул и попытался отстраниться, но Гермиона не оставила ему шансов, прижавшись ближе. Она с затуманенным от желания взглядом облизнула его, выпивая остатки, и Люциус притянул её, укладывая к себе на грудь.
Гермиона обняла мужа, поглаживая талию кончиками пальцев, и поёрзала: она успела снова возбудиться во время минета.
— Ты был слишком соблазнителен, чтобы я могла остановиться.
— Люблю тебя, — прошептал Люциус. — Хочу быть с тобой. И в тебе…
— Что? — она округлила глаза. — Уже?
— Должно быть, это магия мэнора, — он рассмеялся, подминая её под себя и приникнув в сладком поцелуе. — А может, просто любовь…
Гермиона закрыла глаза, тая от того, как Люциус покусывает её верхнюю губу, гладит внутреннюю сторону ладони. Ей не нужно было видеть: она чувствовала, как глаза его потемнели, едва широкие ладони сжали её груди с острыми сосками.
