остановилась. Колеса издали жалобный скрип. Я все еще колебалась, и каждый шаг усугублял мою неуверенность.
В прошлый раз я не успела рассмотреть загадочную башню. Но теперь сдержать восхищенный вздох не получилось. Огромные часы странной пятиугольной формы завораживали. Золотистые символы рассыпались по краю, а острие стрелки застыло за дюйм от цифры шесть. И я не удержалась, замерла, сгорая от любопытства — как же будут звучать колокола на башне. А спустя мгновение огромный циферблат внезапно разломился пополам. Испуганно вскрикнула, не понимая, что происходит, но стражник у правого плеча лишь тихонько засмеялся, явно наслаждаясь моей реакцией. Не зло или издевательски, как-то по-доброму, как смотрят на ребенка, впервые увидевшего представление на ярмарке.
Половинки циферблата продолжали скрипеть и двигаться, пока, в конце концов, не превратились в огромные черные крылья. А между ними возник золотистый дракон. Он выпустил жаркую струю ярко-оранжевого пламени, и мне снова захотелось запищать от страха. Но в этот раз я обуздала свой порыв, лишь прикрыла рот ладонью. И продолжала молча смотреть, как огромный ящер ровно шесть раз подряд изрыгает огонь. Затем он спрятался и снова превратился в часы. А я, наконец, отмерла.
— Идем, — прохрипела.
Но руки подрагивали. Едва справилась с ручкой двери.
— Думаю, вам стоит меня тут подождать, — сказала в последний момент.
Стражник не упорствовал и молча остался у входа. А я поднялась по ступеням вверх, к самому Сердцу Атара.
Теперь дракон уже был виден с другой стороны. Он склонил голову, словно заснул и изогнул крылья под странным углом. Плечевые кости как будто формировали небольшой шалаш, а локтевые с натянутыми между фалангами перепонками циферблат. С этой стороны он казался почти прозрачным, я видела весь город, как на ладони. Правда темный цвет стекла превратил его в сероватый, словно покрытый туманом.
Подошла к неусыпному стражу, провела рукой по золотистой чешуе, тепло охватило моментально, будто погрузилась в теплую ванну. Яркие всполохи пробежались по чешуе, заискрились, словно волшебные огоньки, зацокали, затрещали и деревянный пол под ногами начал дрожать.
Вскрикнула испуганно, попыталась убрать руку, но ее словно что-то приклеило к поверхности статуи, дернуло вперед, и я провалилась в глубокий омут.
Зажмурилась от яркого света. Жар вокруг проникал до самого нутра. Не сразу отважилась открыть глаза. А когда все же сделала это, едва не закричала от ужаса. Со всех сторон меня окружала огромная высокая огненная стена. Я обхватила себя руками, сжалась, пытаясь как можно меньше занимать места, как можно дальше отказаться от пламени, и внезапно услышала голос. Нежный и такой знакомый, родной, будто все жизнь его слушала.
— Шани, девочка, — прошептала женщина.
Сердце защемило, словно его начали покалывать тонкие, будто волоски, иголочки. Я сглотнула ставшую вязкой слюну. Боялась поверить, боялась осознать, что это она. Снова принялась щипать себя за руку.
— Шани… Доченька…
— Мама, — заикаясь, неуверенно спросила.
В носу защипало. Потерла переносицу и осмотрелась, ища глазами ту, которую никогда не видела наяву. Ту, которую сразу узнало мое сердце.
— Шанталь.
Я кинулась вперед, откуда слышался голос, напрочь забыв об огненной стене. И отскочила, обжегшись. Но пламя само внезапно расступилось, и в огненный круг шагнула тонкая женская фигура.
Она была поразительно на меня похожа. Те же каштановые волнистые волосы, едва заметные на переносице, веснушки, глаза. Я словно в зеркало смотрелась.
— Девочка моя! — выдохнула она, протянула навстречу руки.
— Мама?
Я не решалась приблизиться. Хмурилась, хотя сердце рвалось на части.
— Ничего не понимаю… Откуда ты тут взялась?
Она вздохнула, опустила руки. Во взгляде читалась нежность и любовь, и ни капли обиды на мою недоверчивость.
— Источник решил, что лучше всего меня послать для разговора.
— Но ты ведь… мне сказали…
Я не могла произнести эти слова. Просто не могла. Язык не слушался, и горло сдавливало болезненным спазмом.
— Да, я умерла. Но что есть смерть?
— Что есть? — повторила, словно эхо.
На красиво очерченных губах появилась тонкая улыбка.
— Это лишь освобождение от одной оболочки и приобретение другой. Как будто оборотень, только превращение во вторую ипостась случается лишь единожды в жизни.
Усмешка была горькой, но такой спокойной, ласковой и наполненной грустью.
— Мам! — сглотнула.
— Да, милая?
— Мне страшно… — наконец осмелилась сказать.
Опасалась, что она не поймет. Не поверит, и даже высмеет. Я ведь не знала, какой была Иоланта Вейланд.
— Знаю, — мягко произнесла.
— Я хочу отказаться…
— Почему?
Темно-каштановые брови изумленно взлетели вверх.
— Я сделала кое-что плохое. Навредила, нехотя. Меня пугает, что я не могу себя контролировать.
— Это все приходит со временем…
— А если не придет?
— Придет. Ты же Вейланд. Хоть и не чистокровная. Но, как известно, именно полукровки наиболее сильные.
— К сожалению, это также значит, что и контролировать себя будет тяжелее, — покачала головой. — Забери ее!
— Ты действительно этого хочешь?
— Хочу! — но в голосе совсем не ощущалась твердость. Я это понимала, понимала и Иоланта.
— Ох, милая, подумай. Ведь не вернешь потом.
Закусила до боли губу. Во мне снова боролись два желания. И по силе они не уступали друг другу.
— Я если я наврежу тем, кого люблю?
— Уверена, не навредишь. Ты взрослая, умная. Столько лет сдерживалась
— Но я убила тебя! — в отчаянии вскрикнула, чувствуя, как из груди рвется боль.
Иоланта распахнула в изумлении глаза.
— Убила? Нет, Шани, ты меня спасла! — воскликнула. — Ты меня освободила. Единственное, о чем я жалею, что мне пришлось оставить тебя!
Голос матери дрогнул. Она прижала руки к груди, словно пытала унять застарелую боль в сердце. Потрешь — и вроде, легчает. И я невольно повторила ее жест.
— Дар тебе дарован Демиургами, самим источником. Загляни в свое сердце, в свою душу, ты на самом деле желаешь от него избавиться?
Я покачала головой. И едва слышно, несмело ответила:
— Нет.
Все внутри протестовало против этого решения. И сколько бы я себя не убеждала в его правильности, моя драконья сущность знала — это ошибка.
— Мне нравиться чувствовать силу. Огонь. Понимать, что могу защитить себя и тех, кого люблю. Что я уже не беспомощная сиротка. Но я не могу себя престать винить…
Голос сорвался, стал хриплым и рваным, как карканье ворона.
— Милая, это не твоя вина. Совершенно не твоя, пойми. Не стоит брать
