— Габриэль…
Жером долгое время держал свою любимицу, потом, чуть отстранив её, начал отыскивать хотя бы любые следы плохого обращения.
— С тобой всё хорошо? — Он заметил красные пятна на нежных щеках и лёгкую неуверенность, мелькнувшую в серых глазах, таких же, как и у её мамы, и опять почувствовал незащищённость перед болью потери и тихо зашептал: — Впредь ты больше не станешь мучиться от унизительной надобности ковыряться в грязи, словно рабыня! Я уже выговаривал свои претензии на это матери-настоятельнице!
Он уловил колебание Габриэль до того, как она решилась ответить:
— Папа, я хочу, чтобы ты не вмешивался в это.
— Ты хочешь, чтобы я не вмешивался? — Жером на миг отступил.
Габриэль повела плечами.
— Если бы ты не прознал об этом происшествии, я бы даже не подумала вспомнить о нём. — Она улыбнулась и договорила: — Это моя вина, ты ведь знаешь… Как обычно. — Улыбка Габриэль при таком почти что детском признании была лишь очаровательнее. Она продолжила: — Я всего-то заснула на занятии, не закрывая глаз, и захотела сыграть на нервах сестры Мадлен, хоть и знала, что не должна так поступать. Я признаю, что время от времени бываю несносна, а иногда у меня получается превзойти даже саму себя.
— Я не желаю, чтобы ты унижала себя такими словами, Габриэль. — Жером впал в тихую злобу: уже долго его прекрасная Габриэль находится под присмотром этих стухших девственниц, которые обучают её идиотскому самопознанию. Он решительно продолжил: — Если ты ведёшь себя высокомерно с другими, то это оправдано твоим несомненным превосходством над ними.
— О, папа, ты судишь самоуверенно!
— Я не хочу больше слушать твои необдуманные речи, Габриэль!
— Папа, умоляю, — радость Габриэль постепенно таяла. — У меня и в мыслях не было расстраивать тебя.
Пытаясь возвратить самообладание, Жером продолжил уже мягче:
— Я перестал наказывать тебя с той поры, как много лет назад ты стала моей подопечной, и я не позволю другим— никому — наказывать тебя!
Серые глаза Габриэль едва заметно наполнились тревогой.
Она протянула ладонь к его щеке и погладила, а затем прошептала:
— Папа, я временами забываю… — Она сделала паузу, продолжив ещё тише: — Извини, я сделала тебе больно лишь за то, что ты любишь меня.
Жером затих, поразившись, как точно слова Габриэль совпали с мольбой, проговорённой другими губами много лет назад. Те слова до сих пор отдавались в его сердце.
≪…Извини, я сделала тебе больно, Жером, лишь за то, что ты любишь меня…≫.
Дорогая женщина всплыла в его сознании…
Шеннон Обреонис с рыжими волосами и большими серебристо-серыми глазами, которая покорила его ещё в детстве. Как он любил её!
Шеннон — очень добрая, честная, порывистая и волевая! Они оба родились с разницей в несколько лет в семьях богатых купцов, которых разделяло друг от друга всего несколько миль. Они были похожими друг на друга… и настолько разными. Шеннон была слишком умна, чтобы подчиниться ему, и как другие, относилась к нему, как к равному. С раннего детства ей не нравилась из ниоткуда появлявшаяся в нём жестокость, и осуждала его, если он пренебрегал моральными устоями, которые старался внушить ему папа. Она случайно узнала об участии Жерома в незаконных махинациях и, смотря ему в глаза, осудила его неправильное поведение. Но она не сумела отвернуться от него…потому что любила его и понимала, что он её любит, лишь её. Она уверовала, что любовь будет его единственным шансом спастись. Шеннон любила его, но…
Пуанти припомнил их далёкую беседу.
— Тёмная сторона твоей сущности пугает меня, Жером. Мне страшно, что я могу стать свидетелем твоих дел, но не смогу сделать против них что-либо. Мой дорогой Жером, неужели ты не понимаешь меня? Я никогда не смогу вынести такую муку!
— Я люблю тебя, Шеннон.
— И я люблю тебя, Жером.
— И ты не любишь Филиппа Дибоса!
— Люблю. Его я тоже люблю.
— Ты не станешь его женой!
— Стану.
— Нет!
— Я должна, Жером.
А затем случилось много чего… День свадьбы Шеннон… Та боль, что он пережил, пряча её от всех, но только не от Шеннон. И та мучительная ночь, когда Шеннон родила Филиппу Дибосу ребёнка, прекрасную девочку, которая могла быть его дочкой… Дружба, наполненная страданиями, ведь вместо неё должна пылать страсть… Пуанти тщётно пытался забыться в тайных оргиях, без устали заботился об увеличении капитала, укреплял положение в обществе, но ничто из помогло ему вынести потерю Шеннон… А затем… Пожар! Дом Дибосов за один час поглотился пламенем, стоило ему уехать оттуда после обеда. Он стремглав возвратился назад, увидел, как Шеннон помчалась в горящий дом, куда за секунды до неё вбежал её муж, ища ребёнка…
Пуанти вбежал в часть дома, где ещё ни разу не бывал и там отыскал ребёнка… Шеннон спасти не удалось, жизнь покидала её, но он будет помнить до смертного одра конец Шеннон и те слова, сказанные ею…
— У Габриэль не осталось никого, кроме тебя.
— Нет!
— Заботься о ней, Жером… береги её…
— Моя дорогая Шеннон!
— Она полюбит тебя, как любила я. Но не допусти, чтобы она узнала о твоих махинациях… Жером…
— Папа…
Жером вернулся её голосом в реальность, с трудом владея собой. Да, он папа Габриэль. Она единственная, кого он может любить. Он будет защищать своё миловидное дитя, как хотела её мама, от всех и от всего. Жером прервал свои мысли, увидя свежие следы на руках Габриэль.
Ссадины портили её нежную кожу. В душе его снова закипела ярость.
— Я опять буду разговаривать с матерью-настоятельницей.
Габриэль проследила его взгляд, без труда установив, что он подразумевал под последними словами.
— Это всего-то маленькие царапины. Я едва чувствую их.
— Из-за такого вот пустяка ты подверглась унижению, создающего тебе невыносимые условия проживания!
— Папа, наказание мне заслужено.
— Нет!
— Ах, папа! — Габриэль готовилась свести беседу к шутке и улыбнулась мягкими губами. — Ты, не думая, назовёшь дьявола ангелом, если он спрячется в моём теле.
— Ты настоящий ангел.
— Нельзя так говорить! — Габриэль казалась сейчас шибко обеспокоенной. — Мне трудно жить с такими высокими требованиями.
— Ты уже живёшь так! Неужели не видишь этого?
Габриэль широко раскрыла серебристо-серые глаза, в которых промелькнул взгляд её мамы Шеннон.
У Жерома засаднило горло, когда он продолжил:
— Твоя учёба кончена, а что касается этого монастыря, то с меня хватит. Ты сей же миг поедешь домой вместе со мной.
Габриэль замерла от неожиданности. Он ощутил, что её разрывают противоречия.
Колеблясь, она ответила:
— Это странно, лишь мгновение назад я была уверена, что не прозвучат такие слова, которые я хотела бы услышать больше, чем-то, что ты сказал сейчас. Но…
— Дальше продолжать бесмысленно. Собирай свои вещи, — проговорил он.
— Нет, папа. Умоляю, пойми. Несколько минут назад я разозлилась, как и ты сейчас, потому, что меня послали работать в полисадник. Но внезапно я осознала, что сестра Мадлен научила меня многому, чем это входило изначально в её намерения. Она принудила меня подумать над моими поступками. И видя теперь, что ты огорчился, я благодаря ей, осознала, насколько ответственна привилегия быть любимой. Эту ответственность, как и счастье, человек может дарить вместе с любовью…
— Габриэль…
— Я отчего-то думаю, что этот урок станет намного полезнее многих остальных, которые я получила в прошлом. А что касается уехать сейчас… Поступить так при сложившейся ситуации станет равным признанию поражения. Я не терплю поражений, папа.
— Габриэль…
— Я хотела бы доказать, что я сильная, нежели слабая, и имею характер, чтобы довести это дело до конца. Осталось всего несколько месяцев… — Габриэль внезапно замолчала, а глаза заблестели. — Я думаю, что мама одобрила бы то, как я поступаю.
Тёплая волна окутала Жерома, и опять горло засоднило. Габриэль до крайней степени близка по духу своей мамы, хотя едва помнит…
