Вот тут он про дочь свою единственную и вспомнил! Да только и ты, пока тебе двадцать годков не исполнится, имуществом тем распоряжаться не можешь. Не продашь. Если только замуж не выйдешь. Вот барон и сговорился с соседом, чтоб тебя, голубку, тому замуж отдать, а самому приданым твоим распорядиться.
Ничего себе, папенька! Да как так можно, родную дочь, пусть нелюбимую, за выпивку продать? Интересно, кому он там меня сосватал? Я замуж не хочу! Была уже, хватит!
- Скажи, нянюшка, а что сестра Лусинда, она-то здесь зачем?
- Так ты и этого не помнишь? Ты же все эти годы при монастыре жила на попечении сестёр. Постриг принять собиралась. А как только б приняла, всё твоё наследство монастырю сразу перешло. Всего два годочка до пострига-то оставалось. Батюшка твой аж три письма матери настоятельнице написал с приказом домой тебя доставить, грозился до самого короля с жалобой дойти, что, мол, кровиночку родную не отпускают, а её жених дома дожидается.
В свете открывающихся обстоятельств, тяжёлые взгляды, бросаемые на нас сестрой Лусиндой, становятся понятны. У монастыря прямо из под носа увели очень жирный кусок. Вот только мне так и не понятно, зачем она в дорогу с нами отправилась?
- Нянюшка, а зачем она с нами едет, ведь я уже не в монастыре, домой еду?
- Так, мать-настоятельница наказала, чтоб присмотр был, монастырь, мол, за тебя отвечает, пока домой не воротишься. Вот сестра с тобой и поехала. Я ей ужо говорила, что встретила баронессу, кровиночку мою, и домой доставлю в целости и сохранности. Так она упёрлась - мало ли, что в дороге приключиться может - говорит - дороги-де сейчас опасные, а она - какая-никакая защита.
- И чем же она защитить может? Разве что, молитву прочтёт!
Хотя, глядя на габариты сестры Лусинды, можно реально испугаться. Ей бы в гренадёрском полку служить, а не в монастыре. Вон и колесо у повозки не выдержало её веса, за что моя предшественница жизнью поплатилась!
И тут одна мысль пришла мне в голову.
- А скажи, нянюшка, если бы я там, в реке утопла, кому бы моё наследство досталось?
- Пока ты под опекой монастыря, монастырю бы и досталась…
Я почувствовала, как напряглось тело женщины. Видимо, ей в голову пришла та же самая мысль, что и мне. Что неспроста я в реку сверзлась, знать, сестра не побоялась грех на душу взять за наследство моё.
- Ноги больше её не будет в нашей карете! Так ей утром и скажу, пусть восвояси воротается! До усадьбы всего ничего осталось. Не будет у ней больше власти над деточкой моей! - горячилась нянюшка.
А я приподнялась на кровати, всматриваясь в тусклом свете догоравшей свечи, на дверь. Хлипенький запор, такой вышибить ничего не стоит!
Соскользнула с кровати, путаясь в юбке. Взяла колченогий табурет, вместе с тазом и кувшином поставила к самой двери. Удержать не удержит, но шума наделает! Что-то мне подсказывало, что сестра Лусинда так просто от идеи избавиться от меня не откажется, а сроку у неё осталось всего-то несколько часов.
Задула огарок свечи - ещё пожара нам не хватало, забралась назад на кровать, ближе к стенке, натянув одеяло до подбородка.
- Спи, нянюшка, спи. Силы нам ещё завтра понадобятся.
На узкой кровати было тесно, но зато тепло, по комнате всё так же гуляли сквозняки. И как только они здесь живут, в таком холоде?
Снизу доносился глухой шум, мужские выкрики, женский смех, позвякивание посуды. Думала, не засну, ведь до этого в повозке несколько часов кряду проспала. Но, видимо, усталость и нервное напряжение взяли своё, и вскоре, словно закачавшись на волнах, я унеслась в сон.
В этот раз снился мне монастырь. Крохотная, чисто выбеленная, комнатка. Узкая кровать, шкаф, в котором заняты только две полки моими нехитрыми пожитками. Всю одежду мне выдавали в монастыре, своей-то у меня не было.
Стол, на котором лежат несколько церковных книг, затёртых от частого чтения. Я ещё не окончила читать утреннюю молитву, как дверь отворилась и рябая Феклуша, худая словно палка, заглянула в комнату.
- Каталина, собирайся скорее. Тебя мать-настоятельница к себе зовёт.
И вот я семеню за Фёклой по длинным каменным коридорам к кабинету матери-настоятельницы. Я всегда робела в присутствии этой строгой женщины. Сейчас её высокий красивый лоб хмурился. В молодости она, видимо, была очень хороша собой, даже годы не смогли стереть с её лица утончённые благородные черты.
В руках мать-настоятельница держит исписанный лист бумаги, но стоит мне войти, как она брезгливо отбрасывает его от себя. Тонкие красивые пальцы нервно выбивают дробь по краю дубового стола.
Взмахом руки она отсылает Фёклу из кабинета, мы остаёмся вдвоём в большой уютной комнате. Под ногами мягкий пушистый ковёр, у стены пылает камин, от него по комнате расходится приятное тепло.
- Каталина! Дитя моё, твой батюшка вновь прислал письмо, в коем извещает нас, что дома тебя ожидает жених. Придётся тебе вернуться к батюшке.
Я падаю на колени к ногам этой властной женщины, причитая:
- Матушка! Не отсылайте меня, мой дом здесь!
Что-то словно дрогнуло в лице этой женщины и она уже более мягким тоном продолжила:
- Дитя моё, я всецело на твоей стороне, но батюшка ваш грозится жалобой королю, если ты завтра же не отправишся в путь. Сестра Лусинда будет сопровождать тебя в дороге, всецело полагайся на неё!
Словно в подтверждение её слов, открылась дверь и на пороге появилась сестра Лусинда. Одновременно с этим зазвонили колокола, созывая всех на утреннюю молитву.
Звон стоял такой, что я подскочила на кровати, озираясь в темноте. Спросонья не поняла где я и что случилось.
Проморгавшись, увидела светлый прямоугольник открытой двери, а в нём сестру Лусинду с подушкой в руках. У её ног лежал таз, свалившийся с табурета, когда она открыла дверь.
Из коридора послышалась ругань. Кажется, мы перебудили весь этаж!
- Сестра? Вам что-то нужно?
Постаралась сказать это твёрдым голосом, потому что прекрасно понимала, что ей было нужно. Дверной засов выбит, и качается на одной петле. А в руках сестра мнёт подушку так, что из неё труха сыплется.
Нянюшка соскочила с кровати и воинственно вытолкав сестру из комнаты, прикрыла дверь. Из коридора всё ещё доносились ругательства, которым я только порадовалась, авось при свидетелях сестра побоится сюда вернуться.
Сидела на кровати, подтянув колени к подбородку, и напряжённо всматривалась в дверь. Сон как рукой сняло.
Нянюшка вернулась нескоро, зато очень довольная. Велела мне собираться.
- Сейчас выезжаем, не будем утра дожидаться. Касьян лошадь запрягает. К обеду уже и дома будем.
Вот и хорошо! Оставаться в комнате без запора было откровенно страшно. Уж лучше в повозке, которую я уже считала частью родного дома.
Вспомнила, что опять придётся идти через зал, устланный грязной соломой, а обуви у меня так и нет. Зато есть полотенце - кусок грубой серой ткани, который прилагался к тазику и кувшину. Разорвала ткань на два куска, обмотала ими ноги. Будем считать это компенсацией за хлипкие запоры на дверях.
В нижнем зале было пусто и тихо. Пару раз наткнулась на лавку и стол. Света не было. Только над дверью висел одинокий фонарь, словно маяк для запоздавших путников.
Касьян стоял у повозки, поглаживая по гриве чуть слышно фырчавшую лошадку. К утру стало намного холодней. Над дорогой стелился белой дымкой туман. Ранняя весна, скорее всего, конец апреля. Трава покрылась серебристыми капельками росы. Листочки на деревьях только-только проклюнулись, доносилось щебетанье каких-то птиц.
Первой села в карету, устраиваясь на жёсткой скамье. Следом забралась нянюшка. Я обеспокоенно глянула на неё, стараясь в темноте разобрать выражение её лица. Не удержавшись, спросила:
- Что там случилось, нянюшка?
Женщина поёрзала на скамье, усаживаясь поудобнее.
- Соглядайке этой наказала, чтоб восвояси вороталась, мы без её помощи доберёмся. Пока очухается, мы уже далече будем. Свободных лошадей в постоялом дворе сейчас нет. Сама вечером слышала, что хозяйская лошадь подкову потеряла, к кузнецу утром поведут. В нашу сторону никто не направляется, так что не догнать ей нас! А там уже и дома будем, и власть её над тобой закончится.
