Полевые практики и вскоре последовавшие за ними экспедиции. Самолеты, вертолеты, вездеходы, палатки и спальники. Алюминиевые кружки и пластиковые миски. Обязательный прямоугольник сидушки на поясе, именуемый нежно «напопником» — удобное изобретение двадцатого века, ставшее опознавательным знаком среди «своих» — тех, кто видел мир за пределом незримой сети улиц. Протертые до дыр сапоги и кеды, застиранная до белизны энцефалитка и северный загар. Связки сушеных грибов и рыба, вялившаяся прямо в палатках. Запах человеческого пота и дыма, невыветриваемый и несмываемый месяцами.
У его счастья было именно это лицо.
Надежда была рядом. По-своему счастлива. Он позволял себя любить, ничего взамен не обещая и не возвращая.
За годы жизни у него было немало женщин. Секретом для Венди это не было, зачем? Он же зверь, оборотень, молодой, полный сил и желаний. Да, с непростым характером, но с великолепным хищным телом молодого самца. Девушкам этого было достаточно, большего он никогда и не предлагал. Наступало утро, ночная история заканчивалась, и его след простывал вместе с чувствами ушедшей ночи. Никогда не оглядываясь, только вперед.
С Надей все было иначе. Ей он не мог позволить быть несчастной, а потому мягко, но твердо пресекал все попытки сближения. Все, что она могла — это быть рядом. Никаких прикосновений, только взгляды. Никаких надежд. Дружба. И только отчего так паршиво было ему на душе?
Когда лучший и главный друг Лешка Лебедев, сидя утром на крыльце очередного барака и разгоняя тяжкое похмелье, вдруг поведал ему о своей неразделенной и давней любви — Надежде, Лер дрогнул.
А извечная интриганка Ди, которой он поведал о неожиданной своей проблеме, тут же вдохновилась этим захватывающим сюжетом.
Лешка был надежным, талантливым, умным, добрым. Он походил на былинного русского богатыря: могучий, русоволосый, светлоглазый и красивый. Как выяснилось, Лебедев любил Надю уже много лет: за ней пошел в универ, за ней мотался по всему свету. Все понимал, «сердцу не прикажешь».
На друга Леша даже не сердился. И не ревновал, лишь грустно констатировал: «У нас даже не треугольник любовный с тобой, а неопределенный многогранник».
6. Лебедевы
"Брак без любви чреват любовью без брака".
(Бенджамин Франклин).
19 мая. Утро. Санкт-Петербург.
— Лель, ты к ней совсем никак?
Они болтали вдвоем с Ди, закрывшись на черной лестнице факультета, у самого чердака, в своем личном, потаенном месте. «Курилка Дианы» — так сокурсники называли это место. Друзья знали — если вдруг эта парочка исчезла, можно смело искать их на ступенях лестницы. И то, что Дивины не курили, ничего не значило.
Азеркины [2] на дух не переносили эту странную человеческую болезнь — курение. Запах, ощущения, в конце концов — расходы на нелепую привычку. Но «перекур» был не просто актом пристрастия к курению. Это был ритуал. «Курилка Дианы» была алтарем этого обряда. Вот и сейчас, пока остальные обедали, у Дивиных был «перекур» между парами и очень серьезный разговор.
— Никак, Ветерок. Совсем. Даже не пытайся меня сбагрить.
— Меня бы так кто полюбил. Я бы, наверное…
— Что? — его голос прозвучал вдруг странно, будто осип, короткий вопрос был произнесен почти шепотом. — Наверное — что?
Ди вдруг растерялась. И правда, что бы она? Вдруг бросила все и ушла на край света? А если сердце молчит? Вот и ответ: ничего бы она и не сделала. Вдруг поняла, посмотрела на стоявшего к ней спиной друга.
Лер словно взвалил сейчас себе на плечи неподъемный груз, тяжело дышал и даже больше обычного горбился. Повернулся. Блеснул в полусумраке глазами. Вздохнул, потер двумя пальцами свой выдающийся нос. Ди хорошо знала этот его жест. Он злился.
— Не сердись, Лель. Хоть помечтать я могу? — постаралась выдавить улыбку.
— Это не вредно, пернатая. Только не привыкай к процессу, потом ломает.
— Ты у нас просто ледяной принц. Бесстрашный и бессердечный.
— Да? — шагнул ближе, пристально глядя в глаза. — А если нет?
— Ты же сказал, что никак… — ей вдруг стало не по себе. Нехорошо, неправильно. Кольнуло, мысли скреблись: «Если нет? Это как? И к кому, это кто же — она?»
— Вот так. Должны и у прекрасного меня быть недостатки. Хотя, Ветерок, ну какой из меня герой-любовник. Ледяной принц? Именно. Только непонятно, почему принц. Так, подкидыш.
— Ну. Я же — принцесса… — вот в этом утверждении она никогда не сомневалась.
Лер усмехнулся.
— Нелогично. Тень принцессы не может быть принцем. Согласен на графа. Почти Монте-Кристо. Так зачем ты меня сюда притащила, за вручением титула? Явно же — нет.
Он снова стал тем самым Гуло, какого она знала. От сердца даже отлегло. Показалось.
— Граф, ну раз ваша светлость не возражает, предлагаю план по осчастливливанию двоих отдельно взятых прекрасных людей.
— Мелко играете, принцесса. Отчего не весь мир сразу?
— Отрабатываю навыки. Впереди вечность, мир подождет. А эти несчастные двое как раз под рукой оказались.
В сумраке лестницы Ди ярко блестела миндалевидными, цвета чернослива глазами.
— Они будут счастливы. Ну конечно, — Лер фыркнул, тихо рассмеявшись,
— Заставим. Не сомневайся. По рукам?
— А что мне остается, пернатая. Отказаться, чтобы ты потом и меня поволокла навстречу счастью, в крепком клюве, строго и принудительно? По рукам.
Она протянула ему изящную, словно точеную ладонь с длинными пальцами, украшенными тонким серебряным колечком — оберегом от воров-карманников. Он вдруг потянул ее на себя и медленно поцеловал руку, прямо глядя в глаза. Ди изумленно вздрогнула, уставившись на друга, и услышала шепот: «Привыкай, Ветерок». Сказал и исчез. Как и не было.
Он помнил этот их давний разговор, как вчерашний. Отлично все помнил.
Хулиганская затея Дивиных в полной мере удалась.
Леша с Надей были осчастливлены, сосватаны, поженены, хорошо пристроены, и вот теперь Гуло спешил в гости к самым лучшим своим друзьям. В тот дом, где его всегда ждали. И неважно, что три часа ночи и дождь. Главное — в этом мире есть место, где непременно тебя ждут.
Десятая линия между Средним и Малым проспектом. Их дом, их окна. Лер проскользнул массивной тенью в подворотню их двора. Поколдовал с домофоном. Двор — колодец, последний этаж. Узкая лестница, бывшая когда-то черным ходом. Массивная стальная дверь.
Осторожно поскребся. Еще раз. Старый такс Ларс, на полставки работавший собакой четы Лебедевых, тихо зарычал под дверью. Гуло не любил собак, те непременно отвечали ему взаимностью. Но с Ларсом у них было заключен давний и взаимовыгодный договор о сотрудничестве. Они друг друга по-мужски уважали. Такса громко втянула воздух в щель двери и ушла, звучно топая когтями по ламинату. Звонить не хотелось, а свой комплект ключей Лер оставил на крючке, за дверью, в коридоре своей московской квартиры.
Спустя несколько минут раздались тяжелые шаги, сопровождаемые топотом толстых таксячьих лап. Дверь открылась. На пороге стоял огромный и заспанный детина, облаченный в синие трусы семейного покроя. Щурясь от света тусклого подъездного светильника, он несколько секунд внимательно разглядывал огромного черного хищника, понуро стоявшего прямо перед его дверью. Пес, стоявший рядом, молча вилял хвостом.
— Эк тебя, парень. Совсем все не сладко? Заходи, можешь не разуваться.
Лер осторожно, стараясь не цеплять когтями звонкий ламинат, вошел в квартиру. Хозяин приглашающим жестом приоткрыл дверь в ванную, кинул полотенце на раковину.
— Сейчас принесу, что надеть. Уж извини, с моего плеча. Не шуми, Надя только недавно уснула, тяжело она ходит, плохо спит.
Закрыл дверь ванной за проскользнувшей туда росомахой и ушел, сопровождаемый вездесущим коротконогим другом.
С наслаждением запрыгнув в ванную, Гуло обратился. Ноги ныли, голова раскалывалась, синяки и ссадины, полученные в бою с суккубом, не спешили заживать, вопреки всем законам антропоморфной регенерации. Его потряхивало, давно не кормленный желудок ворчал в животе.
