себя, это приглушенный разговор. Одним из говорящих был Сократ, его мурлыкающую болтовню было невозможно не узнать. Второй голос, высокий и мелодичный, явно женский, показался мне не знаком.
— Ты балбес, — тихо и вкрадчиво заявила женщина, скрытая от меня высокой, расписанной золотыми вензелями на черном фоне ширмой.
— Да почему сразу «балбес»? — возмутился кот.
— Потому что из-за тебя девочке стало плохо, — заявила женщина и загрохотала чем-то тяжелым.
— Ну, я же не виноват, что она дохлая, как сопля, — резонно заметил кот.
— Не выражайся! — прикрикнула на него явно хозяйка дома и, очевидно, та самая колдунья, про которую блохастый упоминал ранее.
— Зачем ты вообще её сюда притащил? — проворчала женщина и прошагала совсем рядом с ширмой. Я сжалась, ощутив себя нежеланным посетителем, которого и видеть не хотят, но и выгнать не могут, воспитание не позволяет.
Почему-то стало обидно.
— Она видит, Мила, — уверенно заявил Сократ. — О, молочко! Спасибо!
— Мало ли, кто и что видит, — продолжила спорить с ним скрытая от меня ширмой Мила. — Не всех же в Межмирье тащить! Она — человек, ей здесь не место!
— А где ей место, Мила? — вдруг очень тихо и с явной горечью спросил кот. — Ты же видишь её ауру. Она серая, это плохо. Очень плохо. Девчонка потерянная, она сама себя не понимает. И ты не хуже меня знаешь, что такие, как она, всегда плохо заканчивают.
— Всех не спасти, Сократ, не мне тебе это объяснять, — тяжело, но строго выдохнула Мила.
— Но её спасти можно, — не отступал Сократ и я вдруг ощутила теплоту по отношению к этому шерстяному сосредоточению вредности и ехидства. — И я хочу её спасти. Тем более, что раз она видит меня, раз она может со мной разговаривать, значит, в ней есть зачатки магии. И их можно развить!
— Как минимум, в одной десятой всех жителей человеческого мира есть задатки магии, — ответила ему Мила.
— Но за триста с лишним лет моего существования, она — первая из всего человеческого вида, кто меня слышит! — воскликнул кот с угадываемой радостью в сопровождающем его речь мурлыканье. — В ней точно что-то есть!
— Глисты в ней есть, наверное, тощая и мелкая, как новорожденный котенок, — беззлобно проговорила Мила.
— Нет у меня глистов, — отозвалась я из-под одеяла, которым меня кто-то заботливо укрыл. — Просто наследственность такая. У нас все в семье все худые и невысокие.
— Ой, проснулась! — с неподдельной радостью воскликнул Сократ и уже через несколько мгновений его внушительная тушка заскочила на кровать, и принялась по мне топтаться.
— Отстань, — недовольно пробурчала я, повыше натягивая одеяло.
— Слушай, — мурлыкнул кот, прошествовав по мне и усадив свою толстенькую пушистую пятую точку рядышком с моей головой. — А как тебя зовут?
Первым моим порывом было не отвечать. Или представиться чужим именем. И я уже открыла рот, как в последний момент правда буквально сорвалась с моего языка.
— Мира, — проговорила я, против своей воли. — Мирослава.
— Ай-яй-яй, Мирослава, — поцокал языком кот, поднялся и вновь принялся ходит туда-сюда по кровати, периодически задевая ткань когтями. — А ты ведь соврать собиралась. Собиралась?
Я хотела сказать «нет», но опять помимо воли выдала громкое:
— Да!
Не выдержав, я резко скинула с себя одеяло и села:
— Что происходит?
Сократ, в этот момент прохаживающийся по кровати с видом скучающей интеллигенции, остановился, уселся у меня в ногах и невозмутимо поинтересовался:
— А что?
— Я не могу соврать, — хмуро проговорила я. — Хочу, но не могу. Почему так? Это ты что-то делаешь?
— Я хоть и волшебное создание, — с достоинством зевнул Сократ и улегся, вытянув вперед передние лапки, словно Сфинкс. — Но сам колдовать практически не умею.
— Тогда что? — допытывалась я, внимательно наблюдая за выражением морды мохнатого.
— Горицвет, — хитро прищурил свой единственный глаз Сократ и, дернув треугольной мордочкой, указал на потолок. — Видишь эти желтые цветы?
Я задрала голову, осмотрелась и увидела связки растений с зелеными стеблями и темно-желтыми продолговатыми лепестками, которые были развешены по всему периметру потолка.
— Горицвет ядовит, — сообщил мне Сократ, — употребив даже малую его часть в пищу есть шанс умереть от сильного кровотечения. Но зато в качестве противодействия вранью горицвету равных нет.
Я округлила глаза и уставилась на кота.
— Если рядом висит горицвет, то солгать практически невозможно. Кроме того, как только кто-то хочет обдурить, то цветок сразу же начинает меня свой цвет. Видишь, сейчас горицвет темно-желтый, практически оранжевый. А должен быть как солнечный свет. Это значит, что поблизости врунишка, — насмешливо фыркнул кот.
— И что, соврать вообще-вообще никто не сможет? — заинтересовалась я, присматриваясь, какую из связок можно будет стащить домой.
— Справиться с его воздействием может только очень сильный колдун, — лениво пояснил Сократ. — Но вранье такой слабой человечишки, как ты, горицвет в миг распознает.
Пассаж про слабую человечишку был вполне ожидаем, но все равно неприятен. Ничего не ответив, я вытащила ноги из-под одеяла и удивленно уставилась на свои голые пятки. Потом взгляд поднялся выше, с изумление обозрел широкую прямую женскую ночнушку в красный горошек с рукавами-фонариками и мелкой кружевной оторочкой по краям.
— Что это на мне? — наконец, смогла выговорить я.
— Ночное платье, — Сократ покосился на моё одеяние и удовлетворенно кивнул. — А тебе идет.
— Этот бабулин кошмар? — едва не икнула я.
— Почему бабулин? — не понял кот.
— Потому что даже моя бабушка не надела бы такое!
— Ну, твоей бабули здесь нет, — поднялся Сократ. — А у тебя нет выбора, потому что гардероб у Милы очень ограничен. В лесу не так уж много лавок с парадно-выходными нарядами, как ты понимаешь.
— Где моя одежда? — спросила я, чувствуя себя крайне неловко. — Я бы хотела просто переодеться в то, в чем сюда пришла.
— Это невозможно, — Сократ спрыгнул на пол и, деловито вертя задницей, направился за ширму. — Твою одежду постирали и вывесили сушиться. На самом деле, она была насквозь мокрой от пота, поэтому оставаться в ней было бы не самой лучшей идеей. От тебя бы разило до
