Пытаясь закашлять, я замерла.
— Интересный спектакль, но слабо верится! — заметил спокойный голос, словно из-под толщи воды.
Какая разница, что и кто сейчас говорит, если я не могу сделать вдох. Я чувствовала, что падаю на колени, упираясь руками в мягкий ворс ковра.
— Так, а вот это мне не нравится, — встревожился голос. Все плыло перед глазами. Я пыталась вдохнуть, но что-то мешало. Страшный кашель заставил меня ослепнуть и оглохнуть.
Я пришла в себя, все еще кашляя. На моей спине лежала рука. Задыхаясь, я чувствовала, что сгораю от стыда. Может, за это время я отвыкла от нормальной еды, а может, просто пожадничала…
— Тише, тише, — послышался голос. Я висела точно так, же как и в карете. — Какой у нас насыщенный день. Мы познакомились, поженились, переехали, поскандалили, а теперь я спасаю вам жизнь! Успокойтесь! Слуги все уберут.
— Как же я вас ненавижу, — прошептала я, давясь собственной гордостью. Я попыталась встать, и даже встала.
— Я жду свой скандал! — намекнули мне игриво.
— То есть, вы не отрицаете того, что убили папу? — сервшим от кашля голосом спросила я. — И не отрицаете того, что присвоили себе ваше общее дело, в которое отец вложил все, что у него было!
— Нет, не отрицаю, — заметил муж, глядя на то, как я расправляю задравшуюся юбку.
— Тогда вы — подлец, мерзавец! — выкрикнула я, ударяя его кулачком в грудь.
— Я знаю, — донеслось до меня невозмутимое.
— Я ненавижу вас! Ненавижу! — задыхалась я, вспоминая, как папа дарил мне пони, и как я бегала показывать ему каждое новое платье.
— Я знаю, — послышался самодовольный голос.
— И то, что вы — ужасный человек, вы тоже знаете?! — выкрикнула я ему прямо в бесстыжие глаза.
— Знаю! — улыбнулись мне, глядя на меня странным взглядом. — А еще я знаю, что ты — красавица…
Не успела я опомниться, как меня притянули к себе и пылко поцеловали. Вдруг я поняла, что больше не вижу ничего вокруг. Его губы были холодными и сладкими, как пастила. Изо всех сил я упиралась руками в его грудь, пытаясь не думать о том, что это был мой первый поцелуй в жизни. Мои руки напрягались и дрожали, но меня с силой притягивали к себе. Я колотила ладошками по его плечам, мычала и требовала отпустить меня немедленно…
Сколько же это будет продолжаться? Я чувствовала, что из этого плена не вырваться никогда. Руки ослабли настолько, что уже не могли отталкивать. Они безвольно упирались в дорогую вышивку жилета, а мои измученные губы все еще прижимали к своим. Я сжалась, сложив руки на груди, словно пытаюсь защититься от него.
Его дыхание обжигало, а я ужасалась тому странному чувству, которое рождается внутри меня в тот момент, когда его губы медленно и страстно раздвигают мои, упиваясь своей властью и смеясь над моей беспомощностью!
К своему стыду я испытала приятное волнение, смешанное с непреодолимым желанием довериться сильным рукам, разрешить им все, отдать свою жизнь и вверить судьбу.
Но поцелуй прекратился, и все волшебство исчезло. Я снова оказалась запертой в комнате с ненавистным мне человеком.
— А вы — чудовище! — выкрикнула я, отвесив ему звонкую пощечину. Вырвавшись из его рук, я бросилась всем телом, словно бабочка на стекло, на закрытую дверь. — Откройте немедленно! Я не хочу здесь оставаться! Няня! Нянюшка! Ты меня слышишь?
Мне было ужасно стыдно за эту слабость. Щеки пылали пожаром стыда. В комнате слышался хохот. Под этот смех я стирала мерзкий поцелуй со своих губ тыльной стороной руки.
Глава вторая
— Иду, иду, — к моей радости послышался голос няни. Дверь открылась внезапно. В коридоре стояла маленькая и худенькая нянюшка. Только вот ее я сразу не узнала. На ней было новое платье с брошкой и белый накрахмаленный стоящий воротничок, к которым няня питала благоговейную слабость. На ногах у няни были начищенные туфли, а в руках дверь с вырванной сердцевиной замка.
— Няня! — ужаснулась я, видя ее новую одежду. — И ты… няня!
— А что про вас скажут люди, узнав, что няня ходит в обносках? — возмутилась няня, уперев руки в боки.
Я резко развернулась, встретившись с насмешливым взглядом. Улыбка блуждала на лице, а в руке плескался наполовину наполненный бокал. Этот мерзавец словно отмечал какую-то победу!
— Фи! — задрала я юбку повыше, вышла из комнаты, прячась за угол, чтобы услышать разговор.
— Что вы такое сотворили с бедной девочкой? — послышался возмущенный голос няни. В такие моменты даже папа предпочитал пересидеть бурю в библиотеке, делая вид, что ужасно интересуется садоводством.
— Я? Я сотворил с ней нечто ужасное…Непростительное и возмутительное. Я просто поцеловал свою жену, — в голосе было столько самодовольства, что я топнула ногой, сжимая кулаки. — Она всегда была такой, дорогая мисс Миракл?
— Я вам не «дорогая»! Вы, бесчестный человек, погубивший замечательного сэра Беранже! — возмутилась няня.
— Конфеты вам понравились? — внезапно перевел тему негодяй. Он говорил таким приторно заботливым голосом, что мне стало ужасно неприятно.
— Вы — бесчестный мерзавец, пройдоха, наглец, — перечисляла няня, тут же поменяв тон на спокойный. — Но это не значит, что вы можете купить мое расположение к вам, сэр Венциан Аддерли, какими-то любимыми конфетами!
— Вы напоминаете мне злобного дракона, который стережет и оберегает маленькую хрупкую принцессу! — послышался смех.
— О, нет, вы ошибаетесь! Дракон как раз — она! И, поверьте, горе тому, кто с ней свяжется! Если я в детстве не могла заставить ее съесть манный пудинг шесть часов подряд, то, поверьте, она вас быстро сломает! — гордо произнесла няня. — Уже завтра вы и не заметите, как начнете потакать ее капризам, а через месяц она сядет вам на шею, чтобы вам было удобнее целовать ее ножки!
— О, поверьте! Такому не бывать никогда, — послышался ненавистный голос хозяина.
— Вы ее просто еще не знаете. Она у меня девочка вспыльчивая, но у нее очень доброе сердце! Однако, ей палец в рот не клади! — предупредил нянин голос.
Да, все именно так! Давай, нянюшка! Отмсти ему за папу!
— То, что я собираюсь, класть ей в рот, вовсе не палец, — послышался достаточно дерзкий ответ, заставивший меня вспыхнуть румянцем. Он сейчас о чем?
— Фу, вы еще и грубиян! — гневно вспылила няня, затаив обиду.
Няня направилась по коридору искать меня. Ура! Няня тоже не продалась. Мне хотелось догнать ее, расцеловать за стойкость, но пришлось бы пройти мимо открытой двери, чего бы ужасно не хотелось. Тем более, что мне почему-то очень хотелось побыть одной. В ночлежке такой роскоши я позволить себе не могла.
Я приподняла юбку и решила выйти на улицу. Ночное небо Альвиона отличалось от дневного только тем, что сквозь вечные тучи можно было изредка увидеть мерцающие звезды. Ветер шуршал сухими листьями в фонтане. Ветки деревьев шелестели, словно о чем-то перешептываясь: «Кто там приш-ш-шел?». Только быстро-быстро.
Сад казался заброшенным. Видимо, хозяева съехали достаточно давно, бросив свое роскошное имение на растерзание долговым агентствам, которые набросились на него, как стервятники. И теперь, наверное, ютятся у каких-нибудь родственников, вспоминая, как гуляли по садовым дорожкам и сидели на скамейках возле фонтана.
И тут я увидела странного мужчину, который рыл яму под разросшимся дубом. Рядом, в траве стоял магический фонарь, освещая мелькающую лопату с землей.
— А, — закусила я сгиб пальца, внимательно следя за таинственным копателем.
— Сейчас зарою! Живьем зарою! — грубым голосом бормотал он. В этот момент мне стало страшно, как никогда. Я присела, спрятавшись за кустом.
— А, — закусила я сгиб пальца, внимательно следя за таинственным копателем.
— Сейчас зарою! Живьем зарою! — грубым голосом бормотал он. В этот момент мне стало страшно, как никогда. Я присела, спрятавшись за кустом.
— То-то же! Моли о пощаде! — рассмеялся страшным голосом мужчина. Сквозь густые ветки не было видно ничего. — Что? Не хочешь? А придется! Я еще станцую на твоей могиле, любезный друг!
