какой она была. Пока не появилась ты.
Персефона холодно сощурилась:
— Если у тебя есть ко мне какие-то претензии, мы можем продолжить начатое!
— Да что ж у меня сегодня с тобой так не складывается! — экс-Владыка отщипнул виноград. — Я не хотел тебя обидеть, серьезно. Просто когда ты появилась на свет, эти три престарелые мойры напророчествовали, что ты станешь Владычицей Подземного мира. Не Левка, а ты. Стыдно сказать, но сначала я впал в депрессию. Ты еще лежала в колыбельке, а я уже оплакивал свою любимую нимфу, потому, что знал — пророчество неотвратимо, и ножницы гадких мойр уже подбираются к нити Левки, чтобы расчистить место для Коры.
— Ты мог бы попытаться убить меня, — холодно сказала Персефона, разглядывая опустевшую чашу.
Похоже, ее совершенно не впечатлила романтическая история любви Аида и нежной нимфы.
В темных глазах бывшего царя вспыхнули искорки насмешки:
— Я что, похож на маньяка, который убивает младенцев? Тяжелая наследственность, да? Раз Крон мой папа, значит, я тоже должен кушать детей?
Персефона нервно кашлянула, явно смутившись:
— Можно же просто убить, зачем сразу есть, — выдала она.
Аид фыркнул в чашу с кумысом:
— Ну, хорошо, давай, на минутку, допустим, что я в состоянии убить ребенка. А смысл? Как будто я не знаю, как это работает. Ты бы однозначно спаслась. Дети пророчества всегда выживают, вырастают и свергают отцов, берут в жены матерей, низвергают державы и все такое. Даже если бы я ухитрился тебя убить, Деметра могла родить еще одну дочь, опять назвать ее Корой, вырастить на каком-нибудь уединенном острове, ну, а дальше все, как положено.
— Мне кажется, это попахивает паранойей, — не прониклась царица.
— Нисколько! Я знаю всю эту кухню. Не веришь — поговори с тенями в Элизиуме или на Полях Мук, там каждый третий так нарывался. Такое уж извращенное чувство юмора было у этих старух.
— Погоди, мне кажется, кто-то идет. — Персефона вытащила что-то из-под стола и сунула это «что-то» Аиду. — Вот, надень.
Экс-Владыка бережно коснулся темного металла:
— Мой хтоний? Он что, у тебя? — он опустил легкий шлем на голову, наслаждаясь давно забытым ощущением прохлады. — Не думал, что Арес доверит тебе столь ценную вещь.
— Доверит? — фыркнула Владычица. — Вообще-то, именно я нашла твой шлем, и Ареса это не касается.
Аид понимающе усмехнулся, но тут же вспомнил, что царица не сможет увидеть его улыбку.
Хтоний, творение титанов, превосходно защищал от чужих глаз — и даже от проникающего насквозь взора тех созданий, у которых глаз никогда и не было. Если о чем бывший царь и жалел во время добровольного изгнания, так это о том, что не забрал шлем с собой.
— Царица! Царица! — между колонн показалось широкое лицо Миноса в обрамлении кружащейся свиты из теней. — У нас проблемы.
— Проблемы, — с холодной улыбкой уточнила Персефона, — будут у того, кто вообразил, что может отвлекать меня от дел, когда ему вздумается. А конкретно, у этого бестолкового Эака. Каким образом он уговорил тебя явиться ко мне?
Судья буркнул, что проиграл в кости, но подробно рассказывать не стал. Вместо этого он изобразил что-то вроде «Минос почти пал Персефоне в ноги, но вспомнил, что та не любит, когда перед ней унижаются»:
— Царица, сюда мчится Арес, кто-то сказал ему, что ты развлекаешься с любовником.
— И давно мчится? — уточнила Владычица деловым тоном. В сторону Аида она даже не смотрела.
— Давно. В смысле, уже вот-вот.
Персефона вздохнула:
— Ну ладно, пойдем.
Решительно запахнув пеплос, она широкими шагами направилась в тронный зал; Аид пошел следом.
Когда Персефона обернулась — совсем как бы между прочим — он коснулся ее запястья, обозначая свое присутствие.
Руки у Персефоны были совсем холодными.
— Ну, кто там у нас сдает меня Аресу? — грустно спросила царица. — Неужели это моя любимая служанка Минта?
Минос сдержанно улыбнулся:
— А кто же еще может безнаказанно бродить по вашей спальне и пользоваться зеркалом Гекаты?
— Нет, это вообще нормально? — проворчала царица. — Она правда думает, что если спишь с Аресом, можно безнаказанно шарить в моих вещах? Кажется, Минта хочет стать деревом.
— Мне кажется, она хочет стать Владычицей.
— Или я что-то не понимаю, или самый простой путь в царицы — это стучать и давать всем подряд, — фыркнула Персефона уже перед входом в тронный зал. — Насколько было бы проще, если бы это было предназначено ей, а не мне.
Аид припомнил, каким гадким чувством юмора обладали покойные мойры, и решил, что если бы Персефоне предназначили что-то другое, она бы тоже не порадовалась.
Владычица прижала палец к губам и прошествовала к трону.
Невидимый Аид задержался на пороге, осматривая длинное и мрачное помещение. Окон в тронном зале не было и при нем, проблема всегда решалась десятком зачарованных канделябров, беспорядочно свисающих с высокого потолка.
Собственно, канделябры и были единственным, что осталось без изменений со времен Аид. Хотя в его времена они назывались как-то по-другому.
Потолок дворца зачем-то был выкрашен коричневой краской и завешаны безвкусными красно-коричневыми гобеленами, на полу многострадального тронного зала валялся длинный ковер цвета запекшейся крови.
Проследив взглядом по этому ковру, экс-царь уткнулся взглядом в два трона — черный и красно-золотой.
На черном троне гордо сидела Персефона, а красно-золотой пока пустовал.
Конфигурация второго трона показалась Аиду знакомой, и он подошел поближе. Ему не пришлось долго рыться в памяти, чтобы опознать в этом ужасе свой собственный бывший трон. Когда-то он тоже был черным, а теперь его зачем-то покрыли позолотой и утыкали крупными рубинами. Со всем остальным грязно-коричневым безобразием эта вырвиглазная роскошь не сочеталась.
Общее впечатление от тронного зала получилось довольно гнетущим.
Аиду не пришлось долго думать, что же конкретно его гнетет.
«Неужели за тысячу лет в Элладе не умер ни один приличный архитектор?!» — подумал он. — «Зевс что, из вредности наделяет их бессмертием?»
Персефона уселась на трон и осмотрела сонм ждущих суда теней. Блекло-серое море умерших заколыхалось, перемешиваясь: тени обычных смертных отступали назад, а герои, басилевсы или особо закоренелые грешники выступили вперед.
На самом деле, далеко не все тени нуждались в индивидуальном суде. Героев, например, почти всегда отправляли в Элизиум — ну, если при жизни они не ухитрились нанести какое-нибудь страшное оскорбление всему Олимпу — и, казалось бы, что тут решать. Только эта братия в основной своей массе состояла из сыновей, внуков или правнуков олимпийских богов (добрая половина приходилась на Зевса), и требовала соответствующего отношения. Некоторые еще возмущались, что вместо подземного царя их судит царица
