горячей крови на языке на мгновение отрезвило ее, вырвало из этого черного омута, но очередное движение мужа вернуло ее обратно. Его член разрывал ее на части, пробивал насквозь. Ноги свело, но боль не отступала и каждый миг этого мерзкого соития растягивалась на века. Она потеряла всякую надежду, когда темный принялся исполнять супружеский долг в третий раз. Первая брачная ночь стала для нее целой жизнью, новой и невыносимой. Утро казалось недостижимым. Элиэн прокусила руку так сильно, что перестала чувствовать ее, а кровь промочила насквозь подушку. Она мечтала умереть, потерять сознание — хоть что-нибудь, чтобы спастись от этого. Но несмотря на дикую боль и унижение, на беззвучный крик души, она терпела. Она не проронила ни слова, не вскрикнула и даже не дернулась, покорно принимая участь супруги.
Когда кровать внезапно прогнулась, и Элиэн услышала шорох одежды, то у нее уже не было сил радоваться. Дверь за дроу захлопнулась, а она все также лежала, истерзанная и окровавленная, не в силах свести ноги и до сих пор чувствуя его член в себе. Словно он и не уходил. Теперь эта боль будет с ней всегда. Юность закончилась, призрачные надежды не сбылись, и теперь она должна была привыкнуть к этой пытки, от которой некоторые получают невероятное удовольствие, а некоторые — лишь режущую боль между ног и засохшую корку крови на бедрах.
Через усталость Элиэн повернула голову, пытаясь взглядом найти в темноте хоть что-то, за что можно было уцепиться. Потерпев поражение, она прошептала в обступающую ее тьму:
— Я не сдамся, слышишь? Можешь бить и насиловать меня, я не встану перед тобой на колени.
Она не будет покорной супругой, она будет биться до конца. Потому что в жизни были вещи намного страшнее той боли, что сегодня пережила она: стать рабыней, безвольной куклой. А боль она переживет, стерпит.
Незаметно для себя Элиэн забылась беспокойным сном — усталость и нервное истощение победили, забрав разум на несколько часов из реальности. Завтра будет новый день, полный унижений, завтра будет ночь, полная боли. Она встанет утром, гордо поднимет голову и сразится за свою судьбу. Но все будет завтра, а сегодня она лишь избитая жизнью и изнасилованная собственным супругом эльфийка. Никто для всех, и никто даже для себя.
Боль была первым, что почувствовала Элиэн. Все тело затекло, от засохших слез слипались ресницы. Она чувствовала себя совершенно разбитой, словно ее безвольной куклой протащили через весь дворец. Только спустя долгое мгновение Элиэн осознала, что она не в родном Листерэле, а в Меладе, в императорском замке. Воспоминания о вчерашней ночи заставили ее сжаться в комок, отчего все тело прострелило болью, а между ног резануло огнем. Голова раскалывалась и кружилась, а желудок грозил вывернуться наизнанку. Она скатилась с кровати, не помня себя, и, шатаясь и падая, едва ли не на коленях, доползла до уборной, где ее наконец-то стошнило. И еще раз. А потом она долго сидела на холодных черных плитах и смотрела пустым взглядом в стену. Так могло бы длиться вечность, но Элиэн была иной. Она заставила себя наполнить ванную, а потом, плача, стирала с себя следы ночного насилия, сдирая кожу до крови. Вода обжигала, это был настоящий кипяток, но едва ли она это почувствовала. Правая рука болела и пульсировало, каждое движение причиняло Элиэн боль, словно ее до сих пор брал муж. С трудом она вылезла из ванной и отправилась обратно в спальню. Там, среди ее немногочисленных вещей, привезенных из дома, она нашла положенный матерью пузырек с мазью. Та дала ей его без объяснений, лишь сказала, что поможет справиться с последствиями. С какими? Тогда Элиэн не поняла. Нет, она, несмотря на возраст и невинность, не была наивной и знала, что происходит между мужчиной и женщиной, но никогда — никогда в жизни! — она не могла бы предположить, что это настолько ужасно.
Дрожащими руками Элиэн открутила крышку пузырька и вылила на ладонь темно-зеленую мазь. Боль, успевшая притупиться, тут же вернулась, как только принцесса приступила к лечению. Плача и кусая губы, она раз за разом выливала еще мази, надеясь, что это поможет ей хотя бы встать. Внутри все до сих пор болело, и прикосновение лишь усиливали страдания. Почему, ну почему все так плохо? Да, первый раз должен быть болезненным, но разве это может длиться так долго? А у Элиэн было чувство, что темный и не выходил из нее, что он продолжает прямо сейчас резать и жечь ее изнутри. От воспоминаний о грубых руках и горячей кожи на ее спине она вздрогнула и ее вновь стошнило, хотя уже было нечем.
Только к полудню Элиэн смогла привести себя в порядок, но физическое состояние было не главным. Она не могла перестать думать о случившемся, на глаза постоянно наворачивались слезы, и впервые пришлось порадоваться, что в покои не заглядывают слуги. Она не могла собраться, не могла заставить себя подняться с разворошенной кровати и выйти. Все же к вечеру Элиэн пришлось позаботиться о минимальных удобствах: спать в окровавленной постели, хранившей следы прошлой ночи она не хотела. Да что там не хотела — не могла!
Чтобы не слышать непонятный говор слуг и не видеть их многозначительные взгляды, она вновь закрылась в уборной, где и просидела едва ли не до самой ночи. Только когда ее стал одолевать сон, она поднялась и неловко побрела в спальню: мазь подействовала, убрав режущую боль, но оставив дискомфорт, словно в ней до сих пор что-то было. И об этом «что-то» она старалась не думать. Вот только она не знала, что это было только начало, потому что когда Элиэн вышла из уборной, она даже в кромешной темноте спальни — за время ее отсутствия все свечи догорели — увидела багровые глаза. И все повторилось.
Когда темный ушел, она доползла до окна, несмотря на пульсирующую боль, взобралась на подоконник и прислонилась лицом к холодному стеклу. Она чувствовала себя убитой, изувеченной, изуродованной. Словно беря ее силой, он осквернял ее. Она дрожала и знала, что эта дрожь не от боли — ее трясло от мерзости, когда она вспоминала его руки. Хотелось выть волком и царапать свои бедра, на которых остались следы засохшей спермы, его семени. Слезы катились из глаз не переставая. Неловко положив правую ладонь на колени, она всматривалась в темноту ночи, пытаясь найти силы жить дальше. Потому что
