— Морган где-то здесь?
— Нет, — разочарованно ответила первая красавица, — он извиняется перед вами за свое отсутствие.
— Жаль, — коротко обронил Лайонел, кивнул Георгию и уже хотел двинуться дальше, когда его взгляд остановился на Вильяме, затем переместился на скульптуру плачущего ребенка и обратно.
Решение Лайонел принял за какую-то долю секунды и жестом пригласил брата следовать за собой, а Кате сказал:
— У Джонсона будет разрыв сердца, если ты не поболтаешь с ним немного.
Девушка улыбнулась и, поманив за собой чертенка, устремилась к бассейну, где стояли Бриан с Анчиком.
Анжелика осталась на месте, с приклеенной к лицу очаровательной улыбкой и немой грустью в черных, бездонных, точно пропасть, глазах.
Вильям шел рядом с Лайонелом по мраморной дорожке, боясь нарушить молчание. Слова сейчас могли либо все окончательно разрушить, уничтожить последнюю надежду, либо исправить, подарив новую.
Брат остановился в сквозной мраморной беседке и выжидающе приподнял одну бровь, тем самым предлагая начинать нелегкий разговор.
— Ты, наверно, знаешь, что я хочу сказать, — нерешительно произнес Вильям.
Лайонел привалился к колонне.
— Честно? Нет, я не знаю, о чем мне может сказать тот, кого три месяца назад я попытался убить. Я всегда полагал, покушение на жизнь, это — если не повод для обиды, то хотя бы возможность раз и навсегда поставить точку.
— Я хотел сказать, что понимаю твой поступок.
— Да ну! — картинно изумился брат. — Боюсь, ты заблуждаешься. Если бы ты действительно понял, никогда бы не воспринял его как приглашение поговорить по душам. Я дал тебе то, чего ты долгие годы искал — причину, по который ты можешь не разговаривать со мной до конца своих дней. Чего еще, Вильям?
— А если я вовсе этого не хочу?
Лайонел смерил его безразличным взглядом.
— Мы не станем выяснять, чего ты хочешь. У нас было несколько долгих столетий разобраться в этом. Но разные увлечения, разные вкусы, разные желания, разные мы — и мне давно следовало тебя отпустить. Верно говорит та девчонка — внучка Венедикта — судьбу не изменить и по-дружески не уговорить. Огромной самонадеянностью с моей стороны было думать, что если мы не поняли друг друга в той жизни, в этой будет иначе.
— Ты-то меня всегда понимал, Лайонел, я не осознавал этого, но теперь… — Вильям запнулся, — теперь все по-другому.
Брат усмехнулся.
— В тебе ничего не изменилось, ты просто слишком восприимчив к переменам. Земля чуть покачнулась, перевернула твои ценности и убеждения, но как только вибрация после маленького землетрясения пройдет, они встанут на место. Здравствуй, нимб, где мои крылья?!
— Все не так, — возразил Вильям. — Я не ценил твоего отношения, потому что с самого моего рождения ты всегда был рядом, готовый в любой момент подать мне руку, если я соберусь оступиться.
Лайонел сложил руки на груди.
— Прости, что я устал раньше, чем на тебя нашло озарение. Да и попытка уберечь кого-то от ошибок, по сути, и есть главная ошибка. Моя.
Вильям отвел взгляд от его холодного, ничего не выражающего лица.
— Я не ищу себе оправдания, но… Как солнце для меня желтого цвета и я не могу представить себе иного, так и твое отношение ко мне — другого я не знал. Невозможно понять: желтое солнце — идеальный вариант, если для сравнения не посмотреть на синее солнце или зеленое. Трудно ценить его свет и тепло, зная, что лучи обжигают и причиняют боль. Непросто любить его таким и не пытаться переделать. — Молодой человек поднял глаза на брата, тот не мигая смотрел на него.
— Твой поступок изменил мой мир. Не могу перестать думать об этом. Все остальное потеряло для меня значение. Я не люблю Катю, мне льстило, что она тебе нужна. Я не обижаюсь за лабиринт, это было необходимо….
Лайонел рассеянно посмотрел куда-то мимо. Вильям понял, что его не слушают, и умолк. Брат воспринял это как окончание разговора и пошел прочь.
— Черт возьми, Лайонел! — не веря своим глазам, крикнул Вильям ему вслед. — А каких слов ты от меня ждал?
Брат повернул голову и сочувственно улыбнулся.
— Я жду не слов, а когда ты вырастешь, мой мальчик. Не нужно бегать ко мне всякий раз за одобрением, когда поймешь очередную простую истину. Их много, истин этих, я их знаю и без тебя. А рукоплескать не в моих правилах.
Несколько секунд Вильям выдерживал взгляд ледяных глаз, а затем отвернулся. Только сейчас он осознал, насколько был уверен в успешности заготовленной речи. К поражениям он привык, но это оказалось особенно болезненным. Хотелось как избалованному ребенку, впервые узнавшему отказ, кричать от злости и топать ногами до тех пор, пока его не заметят.
Когда Вильям вновь посмотрел на аллею, освещенную фонарями с зелеными плафонами, брат уже поравнялся со скамейкой, где чуть ранее осталась Анжелика. Девушки уже там не было, Лайонел задержал взгляд на скульптуре плачущего мальчика и прошел мимо.
Катя стояла между братьями Обаро, перед ней размахивал руками Бриан Джонсон, рассказывая, как смело он бился в войне две тысячи второго года под Таллином. Девушка уже давно подозревала, что это его лучшее воспоминание за последнее время, но обижать друга не хотела, поэтому всегда слушала историю до конца.
— Мы разбили их, — ударил Джонсом кулаком о ладонь.
Тамми засмеялся, заметив:
— Лучше бы, Джонни, ты так сражался пару месяцев назад с армией, — и, не произнося имя Создателя вслух, указал пальцем на пол. Русский язык братья подтянули и теперь говорили правильно, но с сильным акцентом.
К разговору подключился Адебое, но Катя не слушала. Мыслями она вернулась в клетку, на операционный стол, откуда ее спас Цимаон Ницхи.
«Неужели я в самом деле его звала?» — недоумевала она. Лайонел объяснил это тем, что Создатель наблюдает за ней через подвластные ему высокочастотные каналы. Поэтому, как только она подумала о нем, нуждаясь в помощи, он пришел.
Лайонел был уверен, что Цимаон Ницхи сделал это лишь с одной целью, во имя поддержания добросердечных отношений. Он никогда бы не позволил подвергнуть своего беса реальной угрозе и знал, что за ней придут. Однако предпочел сделать это сам.
Катя поежилась. Мысли о Создателе заставляли ее нервничать. Даст ли он им десять лет, как обещал? Она сомневалась. Вряд ли Цимаон Ницхи прожил несколько тысяч столетий, чтобы позволить кому-то заставлять его ждать.
Из дурных мыслей ее вырвал Йоро, воскликнувший:
— Лови!
В руки ей приземлился небольшой мячик с картой центра Петербурга. Рассмотрев его, она увидела, что на Университетской набережной, на парапетах, сидит пара.
— И что это? — поинтересовалась Катя, отдавая мячик Олило, чтобы тот тоже мог его рассмотреть. Чертенок быстро потерял интерес и вернул вещицу девушке.
Йоро в черных брюках, белой рубашке и босой, хитро прищурился.
— Мы ходили к глухонемой предсказательнице Дариме, в ее лавку.
— Что за лавка?
— Маленький магазинчик разных интересных вещей, — ответил мальчик, — многие из них она делает сама.
Подошла Кира, одетая в белое платье с пышными рукавчиками, атласными ленточками и подолом, из-под которого виднелись кружева. Выглядела девочка больше чем обычно задумчивой и немного усталой.
— Как дела в школе? — хохотнул Бриан, но поскольку никто больше не засмеялся, закашлялся и пробормотал: «Пойду принесу нам выпить».
Катя вздохнула, вспомнив, как попыталась выпросить у Лайонела снисхождение для бедной девочки. Он заявил: «Я не отменю своего решения!»
Йоро понял ее вздох и сам загрустил. Девушка попыталась его отвлечь:
— Так что за предсказание, расскажешь?
Мальчик просиял.
— Ну конечно! Мы пришли к Дариме, я хотел спросить про тебя и вообще, — Йоро смутился, — а она дала мне этот мячик и выпроводила нас.
— А кому он предназначается?
Оборотень пожал плечами и посмотрел на Киру, но та ничего не сказала.
— Я не знаю, Катя. Может быть, тебе?
