Нори, у тебя будет платье. — Подхватив за талию, он меня закружил. — Самое красивое платье, и пусть все лопнут от зависти!
— Нет! — выдохнула я.
Внутри словно что-то оборвалось.
Платья дарят любовницам. Содержанкам. Хуже только принять в подарок нижнее белье.
Родерик опустил меня на землю, нахмурился, заглядывая в лицо.
— Нори?
— Зачем? — Я прокусила губу, чтобы не полились слезы. — За что?
— Я не понимаю…
— Все ты понимаешь! — Я полезла в карманы за притираниями, что он мне подарил. — Вот, возьми обратно. И скажи, сколько стоит урок танцев. Я верну. И завтра верну артефакты.
Он склонил голову набок, брови сдвинулись к переносице.
— Что ты несешь?
— Да, я бедна как церковная мышь, но это не значит, что… — Голос сорвался. Я сунула пузырьки с притиранием в его ладони, вздрогнула от прикосновения. — Спасибо за все, но…
Он запихнул их мне в карманы прежде, чем я успела отстраниться. Перехватил меня за запястья.
— Что ты себе надумала, дуреха?
— Пусти! — дернулась я.
— Не пущу, пока не выясню, что на тебя нашло.
— Платье! — выдохнула я. — Я не содержанка!
Он нахмурился сильнее, а потом вдруг расхохотался. Хохотал и хохотал так, что, кажется, даже слезы выступили. Хватка ослабла, и я высвободилась. Сунула руки в карманы, сжала его подарки, борясь с желанием запустить их ему в лицо. Нет. Родерик действительно меня оскорбил, но хватит на сегодня драк, да и я, хоть и не барышня, но и не рыночная торговка. Пусть себе смеется. Надо просто уйти, а притирания верну завтра вместе с артефактами, и пусть только попробует не взять!
Колыхнулась магия. Я отступила на шаг, ошарашенно глядя вниз. Вместо серо-коричневой ткани мундира на мне был атлас нежного светлого тона. Серебристый, насколько можно было разобрать в свете фонарей. Я ошалело потянулась разгладить юбку — прикосновения не ощутила, хотя ткань, словно настоящая, подалась под моими ладонями, затянутыми в перчатки. Перчатки! Длиннющие, выше локтя белые перчатки.
— Иллюзия. — сказал Родерик. — Вот что я имел в виду. А ты что подумала?
Я охнула. Лицо обожгло стыдом.
— Прости, я…
Платье развеялось. Родерик пошатнулся. Вскрикнув, я бросилась к нему, сунулась под руку, чтобы он оперся на мое плечо.
— Все в порядке, — выдохнул он.
Да уж, вижу я, в каком порядке. Хоть он изо всех сил и старался на меня не наваливаться, качало его знатно. Вечно я все порчу!
36
Я огляделась. Вон скамейки, на которых утром мы сбрасывали одежду. Я повлекла Родерика туда, отчетливо понимая: если он в самом деле начнет валиться, я его не удержу. Но он устоял. Тяжело опустился на скамью.
Я присела напротив, заглядывая ему в лицо, и мне было совершенно наплевать, как это выглядело. Просить прощения было глупо, извинения сами по себе ничего не исправят. Поэтому я спросила:
— Чем тебе помочь? Я не умею делиться силой. Может позвать кого-нибудь?
— Ты в самом деле за меня беспокоишься? — В его голосе промелькнуло что-то похожее на растерянность.
— Что ты, не человек, что ли?
Родерик подхватил меня под мышки, заставляя подняться. Притянул к себе на колени, обнял.
— Не волнуйся, сейчас пройдет. Я же целитель.
— Черпать из Морока, да? — вспомнила я его объяснение.
Он кивнул.
— На самом деле понадобится немного времени, чтобы прийти в себя, но правда со мной ничего страшного. Спасибо.
— За что?
— Неважно.
Он прижал меня крепче, потерся носом о мою макушку. Тихонько рассмеялся.
— Нори-Нори… С тобой в самом деле не соскучишься.
— Я не хотела. Правда не хотела!
— Перестань. Не ты же заставила меня колдовать. Завтра… Нет, завтра я не успею. И, наверное, завтра урок танцев придется отменить.
Я сникла, но промолчала. Заслужила.
— Словом, послезавтра я принесу тебе артефакт. Булавку или заколку…
— Булавку, — быстро перебила я.
Заколку видно всем, а булавку можно прицепить с обратной стороны лацкана, спрятать от любопытных взглядов, и эта вещь будет только для меня. Меня одной.
— Хорошо, пусть будет булавка. — Он коснулся губами моих волос. — Как же не хочется возвращаться…
— А я не хочу, чтобы ты ночевал под забором или истощился до смерти, попытавшись сотворить портал. — Я решительно сползла с его колен, пусть и хотелось прижаться всем телом, коснуться губами шеи, где бьется пульс, пройтись поцелуями по краю челюсти…
Я замотала головой, отгоняя эти мысли.
— Пойдем.
Родерик проводил меня до общежития, и мы долго целовались в тени огромного дерева, где никто не мог нас разглядеть. Расстаться получилось не сразу.
Наверное, потому что мне не хотелось от него отрываться и идти в комнату.
По лестнице я опять вскарабкалась кое-как; даром что сегодня сумка не оттягивала мне плечи.
Когда я ввалилась в дверь, Оливия стояла за конторкой, записывала что-то с раскрытого тома.
— Кто тебя так? — ахнула она, едва повернувшись ко мне.
Я вздохнула. За весь вечер Родерик ни взглядом, ни жестом не напомнил мне о синяках, так что я сама забыла о них. И хоть в голосе Оливии было искреннее беспокойство, вспоминать о том, как я выгляжу, оказалось неприятно. Я отвернулась, распахнув двери шкафа, чтобы скрыться от ее любопытного взгляда.
— Мы все выяснили, он извинился, так что уже неважно.
— «Он»? — нахмурилась Оливия. — Мужчина ударил барышню?
— Я не барышня, я боевик, и я первая ему врезала, — буркнула я, стаскивая мундир.
— Надеюсь, было за что.
— Было.
Вчера у Оливии хватило деликатности не спрашивать, откуда у меня повязка на плечах, но разбитая физиономия, похоже, была выше ее понимания. Однако если она сейчас начнет читать мне морали, возможно, и у меня не хватит деликатности не нагрубить в ответ. Но вместо того, чтобы замять тему, я спросила:
— У тебя есть
