меня до дома? Я свою машину у церкви оставила, — недовольно бурчу, оглядывая снежные шапки деревьев, окружающих нас.
— И это всё? — изумляется Томáс. — Всё, что ты можешь мне сказать?
— А что ты хочешь услышать от меня? То, что мне больно? Нет, мне не больно. Я повторяю тебе — мои чувства атрофированы. Да, я не отрицаю, что к тебе они более или менее бывают яркими, но зачастую это полная тишина, как сейчас. Я не могу дать тебе ту реакцию, которую ты ждёшь, Томáс. Я физически это сделать не могу, потому что больна. Я умираю и…
— Ты не умираешь. Ты ещё жива, и мы найдём другой способ, чтобы спасти тебя. Сав мог ошибиться насчёт своих предположений.
— Он не ошибся. Ты это знаешь, и я тоже. Только с тобой я могу что-то чувствовать, и это показывают результаты исследования. Но я не виню тебя. Это твой выбор. Я уважаю твой выбор и переживу это, но ты должен принять факт того, что я умираю, Томáс. Я уже практически труп. Моя смерть неизбежна, и я хочу успеть сделать всё возможное до этого момента, чтобы уберечь тебя и Стана в будущем. Пока я могу, буду помогать. И я считаю, что ты должен стать королём. Ты можешь это сделать. В тебе есть все задатки, чтобы быть им. Ты справедливый, умный и сильный. Ты создашь ещё более сильный мир. Но и в этом вопросе я не могу настаивать, как и в том, чтобы насильно заставить тебя переспать со мной во имя зова крови. Ты имеешь право отказать той, кто тебе противен.
— Но ты мне не противна, Флорина! Ты мне не противна, — горячо заверяет он меня. — Я просто не понимаю, что чувствую к тебе. Для меня создать союз, это значит в первую очередь любить друг друга. Любить.
— Это никогда особого значения не имело, Томáс. Ни один из моих братьев или сестёр не женился и не вышла замуж по любви. Они все были связаны кровью, а потом уже по прошествии лет начинали любить. Нас так учили, и меня готовили к этому, поэтому я спокойна.
— Это же насилие, Флорина. Насилие, — с горечью в голосе шепчет он.
— В момент слияния двух возлюбленных нет насилия, уж поверь мне, я многое видела. Когда-то было принято присутствовать при первом сексе между принцем или принцессой и их избранниками. Уверяю тебя, такой страсти при насилии не бывает. Это просто зов крови. Он сильнее нас. Только благодаря нашей крови мы такие. Это наказание, и я прекрасно тебя понимаю. Это отвратительно не иметь собственных планов на будущее. Но противостоять природе ты не в силах, она возьмёт своё, и будет хуже. Твоя сущность, Томáс, долго спит, она подавлена внутри тебя, и однажды у тебя не хватит сил снова заткнуть её. Ты набросишься на человека или сотворишь что-то ещё, такое постоянно случается, когда вампиры отвергают самих себя. Или ты умрёшь, как умираю я. Но и здесь выбираешь только ты, я свой выбор уже сделала. Я хочу умереть.
Когда я искренне произношу это признание вслух, то понимаю, что стремилась к такому состоянию. Я не боялась, а хотела его. И все мои поступки продиктованы желанием умереть.
Я говорила, мой друг, что с грехами жить сложно, а со столетиями эти грехи превращаются в булыжники, придавливающие тебя к земле. Ты устаёшь носить их и хочешь просто умереть, потому что это кажется тебе лучшим выходом. Ты осознаёшь, что на твоих плечах лежит не только огромное чувство вины, но ещё и ответственность за свой вид. Никто тебя не спрашивает, хочешь ты этого или нет. От тебя только требуют. Сомнительный повод желать быть вампиром, не так ли?
Глава 21
Мы запоминаем свою жизнь не сразу после рождения. Проходит примерно пять-десять лет, когда мы внешне достигаем возраста двухлетнего ребёнка. Конечно, это зависит от составляющих крови в ребёнке, но мой мир начался с воспоминаний о снеге. Я прекрасно помню ту минуту, когда ранним утром водила пальцем по снегу. За окном было ещё темно, и в замке все спали, даже моя няня. А я проснулась раньше всех, чтобы поскорее поесть. Я побежала к кормилице, она дала мне своей крови и затем уснула. Я была очень голодной. И в этот момент я увидела снег за окном и понеслась на улицу. Мои ноги утопали в снегу, я упала на задницу и долго сидела так, глядя на тёмное небо, а на меня падали снежинки. Я чувствовала прохладу на своей коже, и мне это так понравилось. Я словно родилась в ту минуту. Пальцами рисовала на снегу разные иероглифы, считая, что делаю нечто великое. В тот день я пробыла на улице до самой поздней ночи, и никто меня не искал. Никто. Сначала мне было весело наблюдать с улицы за всеми. Я ждала, что вот-вот кто-то из семьи обнаружит, что я пропала. Шли часы, я стояла босыми ногами на снегу, и на мне были всего лишь тонкая ночная сорочка и чепчик. Одежда уже давно промокла, но мне не было холодно, я же была вампиром. Я стояла долгое время. Стояла и смотрела, как мой отец с другими мужчинами и старшими братьями уезжают на охоту. Я видела, как моя старшая сестра убежала с каким-то парнем на конюшню. Я улыбалась, когда мама вышла из дома и всматривалась в сумрачную темноту, ожидая папу. Я думала, что она искала меня. Нет. Никто меня не искал. Я вернулась домой только потому, что была голодной. Снова поела, и только тогда меня заметила одна из моих кузин, она накричала на меня из-за того, что я была вся мокрой и испортила одежду. Она ударила меня, а я откусила ей палец в прямом смысле слова. Её палец был у меня во рту, тогда я вновь убежала на улицу, и меня впервые стошнило. Я вырвала кровью. Свет свечей освежал это маленькое место, куда меня стошнило. Там был чистый снег, пока я его не испортила.
Меня скрючивает снова и снова, пока тошнит. Кровь фонтаном вырывается из моего рта и окрашивает белоснежный снег в грязное пятно. Кашляя, я падаю на снег и тяжело дышу, глядя на ночное небо. Снежинки падают мне на лицо. И у меня всё болит.
Меня никогда никто не искал. Никто не возлагал на меня
