Даже сейчас, когда я пишу эти строки, я скучаю по тебе. Мне трудно представить, как мы будем жить друг без друга. Поэтому постарайся меня простить и запомни: я люблю тебя. Возможно, не так глубоко, как ты бы хотела, но тем не менее.
И в подтверждение моей готовности во всем тебе помогать хочу сообщить нечто важное, что наверняка пригодится тебе в будущем.
Против монархии восстало гораздо больше провинций, чем ты думаешь. Не все, конечно, но много. И как ни больно тебе это говорить, источником проблем у нашей монархии является один человек, и человек этот — ты.
Ума не приложу почему — возможно, из-за твоей молодости, возможно, из-за твоего пола, возможно, по неизвестным нам причинам, — но они волнуются. Папа сдает прямо на глазах. Ведь по сравнению с его предшественниками у папы было гораздо больше неразрешимых проблем. Многие жители Иллеа полагают, что очень скоро ты унаследуешь трон, но они к этому еще не готовы.
Мне неприятно говорить тебе все это, хотя, полагаю, ты и так догадалась. И не хочется, чтобы ты зацикливалась на негативных мыслях. Я искренне надеюсь, что ты сможешь двигаться дальше. А пишу тебе именно потому, что уверен: ты в состоянии изменить отношение к себе. Идлин, перестань держать своих поклонников в подвешенном состоянии. Ведь ты умеешь быть храброй, но при этом женственной. Ты можешь быть лидером, но при этом любить цветы. Но что самое важное, ты можешь быть королевой, но при этом и новобрачной.
Полагаю, тот, кому не удалось тебя узнать так же хорошо, как в свое время мне, рано или поздно увидит тебя с другой стороны, конечно, если ты все же решишься найти себе пару. Быть может, я ошибаюсь, но на всякий случай, если ты, паче чаяния, больше не захочешь со мной общаться, прими мой совет.
Надеюсь, ты сможешь меня простить.
Твой брат, твой близнец, частица тебя,
Арен.
Я смотрела на письмо невидящими глазами. Он оставил меня. Променял меня на нее. Когда наконец я осознала горькую правду, то меня обуяла дикая ярость. Я взяла первую бьющуюся вещь, что подвернулась под руку, и изо всех сил шваркнула ею об стенку.
Нина тихонько ахнула при звуке бьющегося стекла, и это привело меня в чувство. Я напрочь забыла о ее присутствии.
По-прежнему тяжело дыша, я покачала головой:
— Прости.
— Я все уберу.
— Мне вовсе не хотелось тебя пугать... Просто... он уехал. Арен уехал.
— Что?
— Сбежал вместе с Камиллой. — Я чувствовала, что потихоньку схожу с ума. — У меня в голове не укладывается, как королева решилась одобрить подобную вещь, но это непреложный факт. Гаврил сообщил, что все вполне законно.
— И что это значит?
Я судорожно сглотнула:
— С учетом того, что Камилла — наследница трона, а Арен — принц-консорт, теперь его главнейшей обязанностью будет стоять на страже интересов Франции. А Иллеа для него не более чем страна, в которой он родился.
— А ваши родители в курсе?
— Да, но я не уверена, получили ли они письмо от Арена. Сейчас мне следует пойти к ним.
Нина подошла ко мне, чтобы привести в порядок платье и прическу. Затем с помощью бумажной салфетки поправила мой макияж.
— Вот так-то оно лучше. Будущая королева и выглядеть должна соответствующим образом.
Я порывисто ее обняла:
— Нина, ты слишком добра ко мне.
— Тише. Ступайте к вашим родителям. Вы им сейчас нужны.
Я попятилась и смахнула навернувшиеся на глаза слезы. Затем прошла по коридору и постучалась в дверь папиной комнаты, которую он обычно делил с мамой.
Мне никто не ответил, и я рискнула заглянуть внутрь.
— Папа? — спросила я, переступив через порог огромной комнаты.
Последний раз я была здесь, наверное, в далеком детстве и поэтому не могла понять, сильно ли изменился внешний вид комнаты. Хотя, похоже, с тех пор к убранству успела приложить руку мама. Преобладание теплых тонов, повсюду книги. Если это и есть папина берлога, почему здесь вообще не чувствуется его духа?
Не обнаружив родителей, я вдруг почувствовала себя непрошеным гостем и уже собралась уходить. Но внезапно остановилась, заинтересовавшись висевшими на стене фотографиями в рамках. На одной я увидела еще молодых, примерно одних лет со мной, родителей: папу, в костюме и с орденской лентой через плечо, рядом с мамой, одетой в кремовое платье. На другой был запечатлен день бракосочетания, их лица, все в креме от свадебного торта. Вот мама, ее волосы слиплись от пота, держит на руках двух младенцев, а папа целует ее в лоб, и на щеке у него блестит слеза. Затем несколько простых снимков, на которых фотографу удалось схватить улыбку или поцелуй, в традиционной черно-белой манере, что придавало им несколько старомодный вид.
И мне с ходу стали очевидны сразу две вещи. Во-первых, комната не выглядела чисто папиной, поскольку она таковой и не являлась. Это было место поклонения маме, а точнее, место поклонения их любви.
Да, я каждый день видела ее проявления, но фото, запечатлевшие их, например, в момент отхода ко сну, раскрыли мне всю глубину их взаимного чувства. Папа с мамой были предназначены друг другу судьбой и, несмотря на многочисленные препятствия на их пути, сумели отвоевать право на свою любовь, напоминанием чего и призваны были служить эти снимки.
Во-вторых, я поняла, ради чего Арен отказался от меня, отказался от всех нас — ради большой и светлой любви. И если в браке с Камиллой ему удастся обрести хоть крупицу такого же счастья, это будет его индульгенцией.
Нет, теперь я просто обязана рассказать родителям содержание письма Арена. Ведь они, как никто другой, и уж тем более я, способны понять, почему ему пришлось уехать.
Однако я не нашла их ни в обеденном зале, ни в папином кабинете, ни в маминой спальне. Коридоры дворца показались мне непривычно пустыми. И ни одного гвардейца в пределах видимости.
— Эй! — крикнула я, вглядываясь в тускло освещенное пространство. — Эй! Есть кто-нибудь?!
Наконец из-за угла выскочили двое гвардейцев.
— Слава богу! — воскликнул один из них и, повернувшись ко второму, добавил: — Скорее ступай к королю и скажи, что мы ее нашли!
Когда второй гвардеец рысью побежал исполнять поручение, первый снова повернулся ко мне:
— Ваше высочество, вам надлежит проследовать за мной в больничное крыло. У вашей матушки сердечный приступ.
Он говорил достаточно тихо, но меня буквально резануло по ушам, словно от дикого крика. Я не знала, что сказать и что делать, но понимала: сейчас мое место рядом с ней. И несмотря на высокие каблуки, я обогнала гвардейца, припустив во весь опор.
