буду скучать каждый день.
— Мама, — Персефона отклонилась и окинула мать взглядом. — Не вымещай это на смертных. Помнишь? Так мы договорились. Урожай будет хорошим, и я вернусь через шесть месяцев.
Ей было не по себе, казалось, что мама не сдержит свою часть уговора. Может, урожай и пройдет хорошо. Так должно быть. Иначе смертные перестанут молиться ее матери, а только это осталось нынче Деметре.
Персефона переживала, что вернется в мир смертных и обнаружит голодающих людей.
Деметра вздохнула.
— Я помню уговор, милая. Конечно. Смертные не пострадают.
— Я буду следить за тем, сколько душ попадает в Царство мертвых, — она приподняла бровь. — Ты же не сомневаешься в этом?
— Ты будешь, — Деметра указала на дверь. — Тебя уже ждут. Я не вынесу смотреть, как ты уходишь.
Или ей нужно было куда-то еще, и она пропадет, как только Персефона отведет взгляд. Что бы ни было правдой, она решила, что не было концом света, если ее мать не хотела проводить ее.
Персефона обняла ее в последний раз.
— Я буду скучать, — прошептала она в плечо матери. — Хоть наши отношения были не лучшими с моего возвращения, я буду скучать.
Может, Деметра замешкалась от шока. Или она просто хотела покончить с этим прощанием. Но она обняла Персефону чуть крепче, а потом толкнула к двери.
— Знаю, — ответила она. — Я тоже буду скучать.
Персефона не оглядывалась. Она вышла из своих покоев на солнце, где ее ждал Гермес.
Он раскинул руки и улыбнулся.
— Ах, да. Маленькая королева! Готова вернуться на земли мертвых?
— Ясное дело, — она встала перед ним, уперла руки в бока. — Нам обязательно лететь?
Он приподнял бровь, и она поняла, что вопрос был глупым. Это был Гермес. Конечно, нужно было лететь.
Персефона дала ему поднять ее на руки, и они покинули мир смертных. Он летел над полями золотой пшеницы и красивыми фермами, которые она и ее мать помогли построить. Персефона ощущала гордость, зная, что они помогли создать это место. Смертные выживали, благодаря им.
— Как выглядит? — спросил Гермес.
— Будто я на границе живого и мертвого, — ответила она. Так и было. Королева живых и Царства мертвых, следящая, чтобы люди жили в обоих мирах счастливо и без проблем.
И она была с ними в этом. Она решила, что будет следить от начала до конца.
Гермес провел их через ближайший портал, а потом опустился на черный песок. Он тут же отпустил ее, коснулся пальцем ее лба и улетел, не попрощавшись.
Она полагала, что это к лучшему. Ей не нравилось говорить с ним.
Теперь она могла сосредоточиться на чудесном ощущении в груди. Надежда росла, как стебель подсолнуха, впиваясь корнями глубоко в землю.
Дом.
Узел в ее груди развязался, она снова могла дышать. Глубокие вдохи растягивали ее грудную клетку, послали покой по ее телу. Каждая мышца расслабилась. Каждый узе в спине вдруг пропал, и она смогла выпрямиться.
Она присела и погрузила ладони в черный песок, песчинки сыпались с ее пальцев.
— Я так скучала, — прошептала она духу Царства мертвых.
Тяжелые шаги приближались, гремели по просторным долинам.
Персефона едва успела поднять голову, и большое жилистое тело врезалось в ее. Три головы лизали ее, лаяли и скулили от радости, что она вернулась.
Смеясь, она попыталась отодвинуть головы, ругая:
— Цербер! Цербер, хватит! Хватит!
Он сбил ее на песок, продолжая лизать ее лицо. К счастью, он не забыл ее. Персефона переживала, был ли в порядке еще один ее друг после того, что случилось с Кианой.
— Хватит, Цербер, — его низкий голос послал дрожь по ее телу.
Аид.
Конечно, он ждал ее, хоть она не была уверена. Она видела его лишь раз, и чем дальше она была от того мига на горе Олимп, тем больше думала, что ей все приснилось.
Персефона столкнула с себя пса и села, глядя на мужа огромными глазами.
— Здравствуй, — сказала она.
— Я смотрю, ты уже как дома, — ответил он с кривой улыбкой.
Так она себя и чувствовала. Она хотела быть только тут, и она видела много миров в своей жизни. Мир смертных не мог ее удовлетворить. Олимп казался фальшивым.
— Это дом, — ответила она.
Персефона облизнула губы, вдруг нервничая, что он не хотел ее тут. Ее не было полгода. Хоть они были женаты, долгий период времени менял мнения многих.
Аид смягчился и тихо сказал:
— Знаешь, как долго я ждал, чтобы услышать это?
Столько, сколько она ждала, чтобы сказать ему. Персефона вскочила с земли и бросилась в его объятия. Она прижалась губами к его губам, целуя его со всем накопленным пылом, со всем желанием, которое было в ее теле с мига, как она покинула это место.
Он был ее сердцем.
Он был ее душой.
И она хотела использовать с пользой каждый миг в его руках.
Аид прижал ее к груди, целовал ее, изливая в нее все тревоги. Она ощущала его колебание, когда он увидел ее, горькое и неприятное. Его страх, что она не захочет вернуться, проведя так много времени в мире людей. Сладкая радость, когда он понял, что она скучала по нему так же сильно, как он — по ней.
О, как она его любила. Он был частью нее, бился в ее сердце.
Персефона отодвинулась, чтобы глубоко вдохнуть.
— Я люблю тебя, — выпалила она.
Его глаза расширились, но смех загудел в груди.
— Я знаю. Ты говорила мне перед тем, как уйти, помнишь?
— Да. Но я сказала это не так, как хотела. Ты не должен был говорить это при всех, когда я уходила. Я должна была сказать тебе правильно.
Это все еще мучило ее — то, как это вышло. Она не хотела, чтобы он думал, что она сказала ему только из-за угрозы, что уйдет. Словно
