Они будут смотреть.
Будут говорить.
И не столь уж и часто глядя при том мне в глаза.
Это неизбежно и мне придётся мириться с чужими взглядами, мнением и словами так же, как все они нынче терпят холод и сквозняки, сидя неподвижно в своих лучших нарядах в большой, плохо отапливаемой зале. Я не выбирала этот путь, но он сам выбрал меня и мне следует пройти по нему со всем достоинством, терпением и высоко поднятой головой. И сделать всё, что в моих силах, чтобы помочь Мирелле, таким, как она, и многим другим, о ком мало кто вспоминает, чьи нужды мало кого заботят.
Жрец отходит за алтарь, воздевает руки и в зале наступает тишина. Он приветствует собравшихся, Его императорское величество и его суженую, объявляет, в честь чего все мы предстали сегодня пред ликами Благодатных, и рассказывает о таинстве венчания и брака. Впрочем, вопреки словам почтенного служителя давно уже нет церемонии менее таинственной, чем публичное венчание, особенно когда речь идёт о государе, едва ли могущим себе позволить провести обряд в маленьком, тесном кругу действительно близких людей. Жрец цитирует выдержки из Слова Четырёх, напоминает о нерушимости брачных уз, важности питания и порождения новых ветвей родового древа супруга, необходимости защиты и покровительства со стороны мужа и покорности, терпения и смирения жены. Немолодое, испещрённое морщинами лицо служителя серьёзно, непроницаемо, голос ровен, спокоен и лишь иногда чуть-чуть повышается для придания важности речам, словно ему не приходилось говорить те же слова трём другим фрайнэ, стоявшим здесь на моём месте. Наконец он переходит к клятвам, и мы со Стефаном по очереди повторяем их, выражаем согласие, полное, безоговорочное, соединиться и не разлучаться до тех пор, пока не придёт наш срок сойти в объятия Айгина Благодатного, разделять все милости и тяготы, ниспосланные богами, вместе хранить и укреплять родовое древо. По знаку жреца к нам поднимаются фрайн и фрайнэ Бромли, каждый с небольшой алой подушечкой в руках, на которых покоятся брачные венцы первопрестольного древа. Объявляя нас со Стефаном мужем и женою, единым целым, вечным и неделимым, служитель надевает венец, поднесённый фрайном Бромли, на склонённую голову императора, а венец фрайнэ Бромли – на мою. За венцами следуют символическое благословение Четырёх. С алтаря нам передают по кусочку ржаного хлеба на круглом блюде и золотой кубок с водой. Мы съедаем хлеб и отпиваем немного воды, жрец берёт подсвечник с зажжённой свечой и рисует ею в воздухе перед нами знак Айгина Благодатного, затем звонит в серебряный колокольчик и благословляет нас. Впервые за время церемонии мы можем повернуться лицом друг к другу и чета Бромли вновь поднимается на возвышение, на сей раз чтобы передать загодя подготовленные венчальные символы. Обычно это кольцо или медальон с соединёнными вместе знаками одной из пар богов-супругов, хотя мне уже доводилось видеть и браслеты, и даже пояса-цепочки с подвесками. По жесту Стефана я поворачиваюсь спиной к нему, и он осторожно застёгивает на моей шее замочек цепочки с медальоном с переплетёнными знаками Авианны Животворящей и Айгина Благодатного. В свою очередь я надеваю на палец Стефана перстень со знаками Тейры Дарующей и Аэрина Благословенного. Жрец повторяет слова благословения, и мы поворачиваемся лицом к собравшимся, рука об руку спускаемся с возвышения и идём по розовым лепесткам под торжественную музыку и пение хора. Все сидящие поднимаются, склоняют пред нами головы, когда мы проходим мимо. Чета Бромли тенью следует за нами. Я смотрю на ложу и вижу, как Мирелла, явно встав на скамью, машет нам рукой. Аккуратно машу ей в ответ, улыбаюсь, наблюдая, как Лия безуспешно пытается снять Миреллу со скамьи.
Перед дверями нам под ноги сыплют немного пшеничных зёрен, чтобы путь наш был не только лёгок, но и плодороден. Высокие створки распахиваются, и мы выходим на ступени храма, приветствуем людей, собравшихся на площади. Сегодня в имперских городах из тех, кто успел получить весть о переносе даты и подготовиться к изменившемуся сроку, объявлен праздник в честь венчания государя. На центральных улицах будут наливать всем желающим горячее вино и эль, жарить мясо, кое-где устроят танцы, маскарады и представления, а в бедных кварталах раздадут немного денег.
Под выкрики людей, поздравляющих своего государя и его жену, мы сходим по ступенькам, неспешно пересекаем оцепленную стражей часть площади перед самим храмом и садимся в открытый экипаж.
Путь от главного храма Четырёх до императорской резиденции не столь уж и долог, но ехать приходится медленно, давая запрудившим улицы людям возможность посмотреть и на государя, и на его супругу. Я улыбаюсь, машу рукой, киваю направо и налево, хотя с трудом различаю отдельные лица за живым ограждением по обеим сторонам. Одна часть придворных, включая Бромли с Миреллой, следует за нами в своих экипажах, в то время как другая добирается до дворца путём кружным и более долгим, зато не заполненным до отказа желающими взглянуть на правителя с женою. Наверняка они и приедут раньше, нежели наша торжественная, неспешная кавалькада.
Прибытие во дворец негласно возвещает о следующем этапе свадебного торжества – большом пиру в трапезной. Пока все собираются в зале и рассаживаются за длинными накрытыми столами, мы получаем возможность перевести дух и хотя бы несколько минут побыть в относительном уединении маленькой задней комнаты, без чужих перекрёстных взоров. Бромли приводят к нам Миреллу, и я наскоро справляюсь у дочери, всё ли у неё было хорошо в храме. Мирелле понравилось, как меня осыпали лепестками и ещё моё платье, вернее, та его часть, что не скрыта белым меховым плащом, а в остальном девочке было явно скучновато. Я не удивлена – какому ребёнку её лет и склада характера придётся по нраву церемония венчания с её непонятными в этом возрасте действиями и нравоучениями жреца? Пока Шеритта избавляет нетерпеливо вертящуюся Миреллу от шубы и шапки, Иветта помогает мне снять плащ и тёплую шаль, поправляет волосы и украшенный драгоценными камнями венец. Медальон я оставляю висеть поверх платья, провожу ладонями по складкам на юбке. Мой свадебный наряд – серебро морозных узоров на льдисто-голубом покрове, наряд северной королевы, рождённой в далёкой стране вечных снегов. Он красив, как зима за окном, обманчиво лёгок, словно снежные шапки на горных вершинах, и менее скромен, чем платье для оглашения. Вырез кажется низким, на тонкой грани допустимого, но на сей раз полупрозрачная вставка прикрывает его до самой шеи, шлейф стелется снежной позёмкой. Освободившись от верхней одежды, Стефан осведомляется шёпотом, не замёрзла ли я в храме и по пути, и даже пытается перейти к обычным своим расспросам о моём самочувствии, но я лишь отмахиваюсь. Холод внутри меня надёжно ограждает от холода снаружи, и я никогда не мёрзла по-настоящему при низкой температуре окружающей среды, как мёрзли бы многие другие на моём месте.
Минуты передышки истекают, и мы идём в трапезную. Бромли позади нас сопровождают Миреллу. Придворные поднимаются при нашем появлении и садятся, только когда Стефан, я и Мирелла занимаем свои места за императорским столом, под пологом с императорским гербом.
Наш свадебный пир, конечно же, мало походит на праздник у Шевери. Множество столов, множество людей, множество блюд. То и дело кто-то из придворных поднимается из-за своего стола, подходит к нашему и поздравляет нас лично, звучат тосты и пожелания, традиционные для свадьбы государя. Мирелла сидит с нами некоторое время, ест то, что накладывают ей на тарелку под моим контролем. Я ориентируюсь на время, проведённое дочерью на пиру в день её публичного признания, и по истечению его Мирелла удаляется в сопровождении Шеритты в детскую.
Пир же продолжается.
И продолжается.
По окончанию его ожидает небольшое театральное представление и выступление комедиантов, а после начинаются танцы. Сняв венцы, красивые, искусно выполненные, однако мало пригодные для сколько-нибудь подвижной деятельности, мы со Стефаном присоединяемся к танцующим. Выходим не только на неспешные церемонные танцы, но и на быстрые, живые. Я всё же нашла время разучить основные движения вместе со своими дамами, рассудив, что хочу я того или нет, но я молода и крепка, а от молодой здоровой фрайнэ ожидают, что она будет танцевать не хуже других девушек. Краем глаза я отмечаю, что фрайн Рейни совершенно не весел и даже не пытается сделать вид, будто его заботит происходящее вокруг. Он почти не ест, не произносит тостов, не смеётся во время выступления комедиантов и не танцует, ни со своею суженой, ни вообще ни с кем, только пьёт. Лаверна тоже не пылает радостью, ни истинной, ни притворной, она сидит вместе с другими моими дамами, но по сторонам не смотрит, будто содержимое собственной тарелки волнует её больше всего на свете. О низложении Элиасов известно уже достаточно, чтобы некоторые фрайны поспешили отвернуться от надломанной ветви. Брендетта, знающая едва ли не всё и обо всех, живущих во дворце, накануне уже намекала без малейшего стеснения, что, вероятно, отец Блейка откажется от обручения старшего сына с дочерью рода, связанного кровными узами с нечестивыми изменниками.
