— Правда глаза колет, — усмехнулся Винсент. — Обидно быть кроликом, а не охотником. Я сам, когда-то оказался в похожем положении. Скажу честно, Батист мы с тобой во многом похожи. Ты даже нравишься мне, потому что, как и я, предпочел распроститься с легкой примитивной учебой ради высшей цели.
— Ты тоже сбежал, чтобы заниматься колдовством.
Он отрицательно покачал головой. На его губах блуждала хищная усмешка.
— Я с самого начала им занимался, — объяснил он.
— И где же ты учился? — я, действительно, не мог предположить, где обучают столь зловещим наукам.
— В школе чернокнижия, — ответил он так беспечно, будто это заведение было хорошо известно многим.
Я не успел опомниться от потрясения, не успел даже снова спросить, о чем хотел, как вдруг ощутил на своей щеке ледяное дыхание. Винсент склонился надо мной. Его искристые нечеловеческие глаза смотрели прямо в мои.
— Оставь свою охоту, иначе, сам станешь жертвой, — предупредил вдруг он. — Твой подозреваемый придумает для тебя самое жестокое наказание, еще до того, как ты нападешь на его след. Он не дремлет, он никого не жалеет. Беглому студенту не справиться с таким беспощадным существом.
— Я больше не студент, я — граф, — я вспомнил опустевшее поместье. Теперь я последний наследник, и титул принадлежит мне по праву.
— Ну, как хочешь, — Винсент пренебрежительно взмахнул рукой, словно давая понять, что такого упорного непонятливого собеседника разубеждать бесполезно. И вообще, разубедить меня дано не ему, а естественному ходу событий.
— Вот увидишь, что я был прав, — погрозил он мне напоследок. — А теперь возвращайся-ка к своей бродячей труппе. Если ты замерзнешь насмерть, где еще они смогут найти бесплатного работника?
Я только сейчас заметил, что кожа на окоченевших ладонях начала синеть. У меня с собой не было даже перчаток. Накидку я оставил в кабаке. Действительно, пора возвращаться. Все равно Розы здесь нет, а с Винсентом можно разве что снова поссориться, но только не поговорить по душам. Мне почему-то казалось, что он недоволен тем, что я, смертный и явно лишний, затесался в их блистательную компанию, тем, что я вообще повстречался на его пути и чем-то еще, о чем я пока не догадывался.
— Какой ты меркантильный, — обиженно буркнул я на резкое замечание Винсента.
— Мелочность здесь ни при чем, — упрямо возразил он. — Я только хотел дать дружеский совет. Это тебе, а не мне надо быть расчетливым и бережливым, чтобы в итоге не попасть впросак, и не утянуть за собой других. Зачем раздавать кому попало заклейменные злом монеты? А вдруг дьявол, подаривший их, однажды явится к тебе и потребует назад свои подачки? Что если твой тайный благодетель решится собрать все частички своего сокровища назад и обойдет с визитом всех, кого ты вздумал подкупить?
— Если будет так, то я сумею разобраться с собственными проблемами без твоей помощи, — чтобы сохранить гордость, я должен был сказать Винсенту что-то обидное.
— А я тебе свою помощь и не предлагаю, — тут же парировал он. — Я вообще предпочитаю не связываться с новичками. Какой смысл пытаться подружиться с теми, чьи дни сочтены? Новеньким и слабым в нашем мире не выжить.
Винсент замолчал, будто испугавшись того, что сболтнул слишком много.
— Лучше возвращайся в свой трактир и попробуй выспаться за остаток ночи, иначе, во время первого представления будешь выглядеть не так блистательно, как ожидает от тебя работодатель, — посоветовал Винсент и махнул рукой на прощание.
Я следил за ним во все глаза, но так и не заметил, куда он направился. Он сделал всего шаг в сторону калитки, а в следующий миг его уже не было. Только снег кружился меж обелисков.
В трактир я попал, как только о нем подумал. Чем чаще я пытался путешествовать посредством колдовства, тем быстрее попадал в место назначения.
Никто не заметил моего отсутствия. Жервез мирно дремал на подоконнике, и даже сквозняк, просачивавшейся в щели окна, не доставлял ему неудобства. Мне бы спать так мирно, ни о чем не переживая и не опасаясь того, что посреди ночи меня может разбудить жестокий незнакомец, явившийся из старого поместья за моей душой. Я ведь даже не знал, как долог отведенный мне срок, что предписывают условия нашего договора с темной стороной. Конец может настать в любую секунду. Может быть, этой ночью, а может следующей, когда я буду спать, часовая стрелка как раз достигнет того отрезка, на котором мое время иссякнет, и душа перейдет в собственность злых сил.
— Еще слишком рано, — прошептал я, бросив взгляд на настенные часы. Мне нужно время и силы, чтобы настигнуть врага. Я стал одержим местью и перестал задумываться над тем, что колдовство утягивает в бездну каждого своего последователя.
Жервез, очевидно, завидовал тому, что первые роли достаются мне, а я…Чего бы я только не отдал, чтобы стать одним из второстепенных актеров труппы, снова стать человеком и не знать ни о силе колдовства, ни о демоне, которого должен преследовать, ни о семейном проклятии. А вот знали ли мои новые друзья, что среди них затесался проклятый, тот, кто отмечен злом? В дальнейшем я мог принести им одни беды, но вначале принес успех. Кто бы мог подумать, что некая тайная магия поможет мне и на сцене? А может, колдовство здесь было совсем ни при чем. Я не боялся ничего, потому что знал — жить мне осталось совсем немного. Никакой робости перед толпой и никакого страха, я был дерзок, раскован, красноречив, смело импровизировал, на ходу придумывал вольные шутки. Во время представления я переставал быть собой. Если бы на сцене меня и увидел кто-то из старых знакомых, то, скорее всего, не узнал бы или принял за моего же двойника. Не осталось больше стеснительного графского сына, его заменил озорной дерзкий юноша, смело кидавший колкости и шутки в лицо суровой, часто несправедливой жизни. Уже первый вечер принес мне славу. Я мог бы стать кумиром, но мне было наплевать на собственный успех, на одобрительные крики и аплодисменты. Я выходил на сцену не ради того, чтобы прославиться, а для того, чтобы забыть себя.
Хотя бы на несколько часов мне хотелось забыть о тягостных воспоминаниях и стать кем-то другим, но каждый раз в конце представления непроизвольно я начинал искать в толпе одного-единственного зрителя, того, чью прекрасную голову я собирался снести с плеч.
Его нигде не было, но я продолжал надеяться, что однажды гладкое белое нечеловеческое лицо мелькнет среди обычных людских лиц.
— Я жду тебя, Эдвин, — каждый раз мысленно произносил я, прощаясь с рукоплещущей толпой, и каждый раз ответа не было. И все-таки где-то в уголке моего сознания росла уверенность в том, что однажды тот, кого я ищу, будет проходить мимо и остановится, чтобы посмотреть на меня, точно так же, как я когда-то смотрел на него, притаившись за спинами восхищенных зрителей.
