– Меня зовут Гарен, – голос был с хрипотцой, чуть низким, как будто мужчина всю жизнь скуривал по пачке «Беломора» в день. – Я задам тебе один вопрос червь. Ты готов принести клятву и служить своему хозяину и королю до самой его или твоей смерти?
Я промолчал. Что тут говорить? Соглашаться? Слишком рано и слишком быстро. Возможно, вот‑вот в подземелье ворвется моя богиня и, зарубив жирного придурка своим зачарованным мечом, вытащит меня из этой задницы. Так что будем до последнего тянуть время.
– Знаете, мне надо время подумать.
Гарен ожидал чего‑то подобного и только усмехнулся.
– Вас, грязных тварей, вечно нужно учить, – сказал, как плюнул, Гарен. – Эй, ребята, поприветствуйте гостя, он тут надолго. Потом позовете.
Гарен вышел из пыточной, а его место заняли уже два знакомых мне палача.
С этого момента начался мой персональный ад.
Имеет ли смысл описывать все пытки, которым меня подвергали? Думаю, нет, слишком много в этом шокирующего. Из самого популярного – меня прижигали железом, подвешивали за кожу на спине на крюки, секли плетьми, пытали водой. Это повторялось изо дня в день – теперь визиты на пыточный трон стали моим персональным календарем. Но самое плохое начиналось, когда палачи звали Гарена.
К тому моменту, как мужчина заходил в камеру, я был больше похож на плохо прожаренную отбивную: весь в кровоточащих ранах, ожогах, с поломанными костями, изуродованным лицом. Гарен меня лечил.
Мужчина оказался магом воды, который специализировался на целительских практиках. Как я понял из обрывков разговоров – личный придворный лекарь Его Величества, короля Кая Фотена Первого.
Мне почему‑то казалось, что исцеление магией тут такое же, как и в книжках: с рук колдуна сходит теплое свечение, которое дает покой, уют и желание жить. Реальность оказалась диаметрально противоположной.
Перед началом лечения в меня насильно заливали полведра воды, что уже само по себе было пыткой. После этого Гарен приступал к исцелению.
Маг не церемонился со мной и работал грубо, но эффективно. Кости с хрустом вставали на место и срастались, раны затягивались, жилы, которые из меня тянули, возвращались на место. Все это сопровождалось чудовищной болью: маг напрямую оперировал жидкостями моего организма, принуждая ткани тела восстанавливаться с невероятной скоростью. В качестве строительного материала использовалась его чистая сила мага воды и те самые полведра, которые заливались мне в глотку. Частенько воду лили просто на меня, если требовалось восстановить кожу или вырастить мне новые уши. Так было проще для Гарена и хуже для меня: вода в месте исцеления от силы мага практически вскипала, одновременно исцеляя и пытая меня.
Меня не кормили, смертнику не нужна пища. Если я приму клятву, то стану абсолютно безопасен и получу комнату, соседствующую с покоями короля. А если откажусь – мне просто отсекут голову.
Мерзким отваром, который блокировал ментальную магию, меня накачивали стабильно раз в день. Несколько раз после пыток мое бессознательное тело волокли не в мой «люкс», а в некое подобие карцера – узкий пенал метр на метр, где даже сесть было нельзя, только стоять.
На вторую неделю я стал терять рассудок. Постоянная боль, пытки, требования принять клятву, в ответ на которые я извергал проклятия и передавал привет матерям палачей, матери Гарена и особенно жаркие послания – клерийской королеве, которая породила столь достойного отпрыска, Кая Фотена I.
В какой‑то момент я потерял надежду. Образ Лу, который стоял у меня перед глазами все это время, просто растворился. Я даже не понял, что произошло. Сейчас богиня была рядом, вот‑вот меня вытащит, потому что мы связаны и я должен ей паству, храм и Жреца, а в следующий момент – пустота. Видимо, палачи тоже что‑то почувствовали, так что тип пытки изменился. Теперь мне не давали спать, запирая в клетке с раскаленными прутьями. Если я вырубался, то тут же касался железа и получал тяжелый ожог, который быстро приводил меня в сознание. Пару раз меня бросали не меньше, чем на двое суток, в пенал‑карцер.
В такие моменты я пытался говорить сам с собой, чтобы окончательно не сойти с ума. Оголодавший, еле держащийся на ногах, я вел сам с собой беседы, которые мог вспомнить, и переживал ситуации, которые произошли давным‑давно, либо не случались вовсе. В моем измученном без сна и еды мозгу рождались удивительные комбинации: вот Лу преподает в моем институте и почему‑то мы изучаем историю живописи, хотя такого предмета у меня не было. А тут Энжи идет по заснеженной Москве и рассказывает, какую лютню прикупила.
Прошлое, настоящее и фантазии слились для меня в единое целое, я стал терять ощущение времени, пространства и даже самого себя в череде этих тяжелых галлюцинаций.
В какой‑то момент я понял, что ненавижу Лу, всегда ненавидел.
Сейчас, освобожденный от ее влияния достаточно долго, я четко осознал, что именно богиня – ее гордыня и неспособность принять поражение, да кануть тихо в неизвестность – и привели меня в эти коридоры и комнаты, полные боли и страдания. Именно для нее Матерь призывала героя, а вырвала из привычной жизни меня – бухгалтера из другого мира. Потом последовала череда унижений, избиений и жизнь с постоянным осознанием, что способность дышать зависит от порывов капризной девчонки, которая по ошибке является пятисотлетним божеством.
Ненависть к Лу осталась единственной осознанной эмоцией, на которую я был способен. Но и она ушла. И вот когда я уже перестал кричать под каленым железом, перестал проклинать палачей, родивших их матерей и лично Кая Фотена, они решили, что я обработан достаточно.
В этот раз палачи не потащили меня прочь из камеры, а принесли широкую рубаху, которая больше была похоже на ночную сорочку или те смешные платьица, в которых крестят младенцев. Только размером платьице было на взрослого мужчину.
Нарядив меня, словно куклу, палачи вытащили меня из «люкса» и потащили по коридору, как делали все недели до этого. Я даже не утруждал себя осмотром окружающей обстановки, хотя мы быстро прошли мимо слишком знакомой двери пыточной и сейчас спускались куда‑то глубже, в самое темное подземелье.
В сознании лениво шевельнулась мысль, что сейчас мы находимся в самой глубокой и наименее посещаемой части этого гостеприимного заведения. Шевельнулась и угасла. Мне было все равно, я просто хотел, чтобы это бесконечное турне закончилось, хоть чем‑нибудь.
Мы оказались в небольшом хорошо освещенном зале. У одной из стен стояли семь статуй Старших Богов с массивными каменными алтарями, а у противоположной стены расположился Гарен, пара солдат и какой‑то парень.
«Кай Фотен Первый собственной персоной», – подумал я, глядя прямо сквозь клерийского монарха. Совсем зеленый, какой‑то тощий, он меня не впечатлил. Ради службы этому выродку мою волю и стремление к жизни ломали в застенках палачи?
Меня поставили на колени на небольшом удалении от алтарей Семерых. Один из экзекуторов взял стоящий у стены широкий меч, которым обычно рубили головы пленникам, и поднял его к плечу. Мышцы мужчины взбугрились – клинок был реально огромным и очень тяжелым. Но я был уверен, что палач сможет простоять так столько, сколько потребуется. Мои мучители были также выносливы, как и изощрены.
В поле моего зрения появился Гарен – мой главный враг. Еще во второй сеанс его «лечения», которое было самой страшной пыткой, я поклялся, что если у меня будет такая возможность – я оторву этой мрази мошонку и затолкаю ему в пасть. В отличие от палачей, которые просто выполняли порученную им работу и деловито превращали мое тело в отбивную, Гарен наслаждался моими страданиями. Он чувствовал свое превосходство надо мной – магом разума, который опоенный и изувеченный, в пыточных застенках был полностью в его власти.
В это время маг воды стал прямо напротив меня и негромко заговорил:
– Слушай внимательно, выродок. Сейчас ты принесешь клятву служения своему новому хозяину – нашему королю Каю Фотену Первому. У тебя есть только один шанс остаться в живых. Не будешь повторять за мной слова клятвы – вернешься в камеру. Я позабочусь, чтобы ты прожил достаточно долго, чтобы окончательно сойти с ума. Дернешься – наш общий друг разрубит тебя пополам. Понял?
