В помещении воцаряется такая же наэлектризованная атмосфера, как и снаружи «Крипты», я вспоминаю, что вот-вот начнется гроза. Алекс пару раз сжимает и разжимает кулаки, я практически вижу, как он пытается сообразить, что ответить. Очевидно, он понял, что, упомянув имя Томаса, совершил ошибку, даже я услышала в вопросе охранника подозрительные нотки.
Через секунду, которая для меня тянулась мучительно долго, лицо Алекса снова стало невозмутимым.
— Мы слышали, что с ним была какая-то проблема, но больше ничего.
Довольно расплывчатый ответ в достойном исполнении. Алекс небрежно крутит на пальце беджик. Охранник обращает внимание на беджик и заметно расслабляется. К счастью, ему не приходит в голову рассмотреть его внимательнее — у Алекса всего лишь первый уровень допуска в лаборатории, то есть самое большее, он может зайти в служебный туалет, но никак не расхаживать по запретным зонам в «Крипте» или в любом другом запрещенном месте Портленда.
— Долго же до вас информация доходит, — бесстрастно говорит охранник. — Томас давно уже выбыл. ДКИ неплохо работает. Ни к чему о таком распространяться в газетах.
ДКИ — это Департамент контроля за информацией (или, как с издевкой называет его Хана, — Департамент коррумпированных идиотов). Когда я слышу от охранника эту аббревиатуру, у меня руки покрываются гусиной кожей. В шестом отделении явно случилось что-то серьезное, если к делу привлекли ДКИ.
— Ну, ты же знаешь, как это бывает, — говорит Алекс, он уже восстановился после допущенного промаха, и голос его снова звучит уверенно и непринужденно. — От них прямых ответов никогда не получишь.
Еще одно расплывчатое утверждение, но охранник согласно кивает.
— Можешь мне не рассказывать, — говорит он и дергает подбородком в мою сторону. — Это кто?
Охранник пялится на мою шею, он заметил, что у меня нет шрама исцеленной. Как и большинство на его месте, он машинально отшатывается, всего на несколько дюймов, но этого достаточно, чтобы я вновь почувствовала себя униженной и неполноценной.
— Так, никто, — говорит Алекс, я понимаю, что он должен так сказать, но мне все равно больно. — Я должен был провести ее по «Крипте». Так сказать, повторная познавательная экскурсия.
Я замираю на месте, сейчас охранник спровадит нас в коридор, я даже хочу этого, и все же… За спиной охранника металлическая дверь с кодовым электронным замком. Она напоминает вход в хранилище Центрального банка Портленда. Сквозь дверь смутно слышен какой-то шум, возможно, его издают люди, но я в этом не уверена.
За этой дверью может быть моя мама. Она может быть там. Алекс прав. Я должна знать.
Впервые после вчерашнего разговора я начинаю понимать, о чем говорил мне Алекс. Все это время мама могла быть жива. Я дышала, и она тоже дышала. Я спала, и она тоже в это время где-то спала. Я просыпалась с мыслями о ней, и в этот момент она могла думать обо мне. Это похоже на чудо и одновременно причиняет острую боль.
Алекс и охранник с минуту смотрят друг на друга. Алекс продолжает вертеть на пальце свой беджик, и, похоже, это действует на охранника.
— Я не могу вас туда впустить, — говорит он, на этот раз с сожалением.
После этого охранник опускает автомат и снова садится на табурет. Я выдыхаю. Оказывается, все это время я не дышала.
— Это твоя работа, — нейтральным тоном говорит Алекс. — Так ты, значит, теперь вместо Томаса?
— Точно.
Охранник снова смотрит в мою сторону и задерживает взгляд на моей шее. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не закрыть шею рукой. Но охранник, видимо, решает, что мы с Алексом не представляем собой никакой угрозы, и снова поворачивается к Алексу.
— Фрэнк Дорсет, — говорит он. — Перевели сюда из третьего. После инцидента в феврале.
От того, как он произносит «инцидент», у меня холодок бежит по спине.
— Да уж, круто повысили.
Алекс прислоняется к стене — образец непринужденности. Но я чувствую по голосу, что он напрягся. Он не знает, как поступить дальше, что еще сделать, чтобы охранник пропустил нас внутрь отделения.
Фрэнк пожимает плечами.
— Здесь потише, это точно. Никто не входит, никто не выходит. Ну, почти никто.
Он снова обнажает в улыбке свои жуткие зубы, но глаза те же, как пеленой подернуты. Интересно — это побочный эффект исцеления или он всегда был таким?
Фрэнк откидывает назад голову и, прищурившись, смотрит на Алекса. Так он еще больше похож на змею.
— Так что ты там слышал о Томасе?
Алекс не меняет манеру поведения, все так же беспечно улыбается и крутит на пальце беджик.
— Да так, ходили слухи, — он пожимает плечами, — ты же знаешь, как это бывает.
— Знаю, — говорит Фрэнк. — Только в ДКИ этому не очень-то обрадовались. Посадили нас под замок на несколько месяцев. Так что конкретно ты слышал?
Я уверена, что это важный вопрос, что-то вроде теста.
«Осторожнее!» — мысленно кричу я Алексу, как будто он может меня услышать.
Алекс колеблется всего секунду.
— Слышал, что он начал сочувствовать не тем, кому надо.
Вдруг все становится на свои места. Алекс говорил, что у него есть здесь друзья. Судя по всему, в прошлом у него был доступ в шестое отделение. Один из охранников был сочувствующим, может, даже активным участником Сопротивления. У меня в голове звучит фраза, которую любит повторять Алекс: «Нас больше, чем ты думаешь».
Очевидно, Алекс дал правильный ответ, потому что Фрэнк заметно расслабляется и поглаживает автомат, как любимого щенка. Наверное, решил, что Алексу можно доверять.
— Все верно, — говорит он. — Не ожидал от него такого. Конечно, я его толком не знал, видел иногда в комнате отдыха, в сортире пару раз сталкивались. Он был не очень-то разговорчивым. Теперь я понимаю почему. Наверное, любил поболтать с заразными.
У меня перехватывает дыхание — я впервые слышу, чтобы кто-то из представителей власти признавал существование людей в Дикой местности. Я понимаю, что Алексу тяжело стоять тут и как ни в чем не бывало болтать о друге, которого арестовали за то, что он сочувствующий. Наказание наверняка последовало незамедлительно и было жестоким, тем более что этот парень состоял на государственной службе. Скорее всего, его повесили, или расстреляли, или посадили на электрический стул. А если суд был милосерден, если суд вообще был, то казнь заменили на пожизненный срок в одиночке в «Крипте».
Поразительно, но голос не изменяет Алексу.
— И на чем он попался?
Фрэнк продолжает поглаживать свой автомат, от того, как он это делает — нежно, будто хочет оживить, — у меня тошнота подкатывает к горлу.
