— Милорд Валентин, я не ожидал вас так скоро.
Валентин почти не напоминал красивого юношу с фотографии, узнаваемыми остались лишь черные глаза. Клэри удивленно рассматривала лицо сдержанного, закрытого, обращенного внутрь себя человека. В его глазах читалась скорбь. Это было лицо священника. На фоне строгого черного костюма ярко светились белые шрамы, избороздившие запястья, — свидетельство многолетнего знакомства со стило.
— Я предупреждал, что появлюсь через портал. — Клэри уже где-то слышала этот звучный голос. Странно. — Ты сомневался в моих словах?
— Просто я думал, что вы пришлете Блэквелла или Пэнгборна.
— Пришлю их забрать Чашу? По-твоему, я похож на дурака? Не стоит лишний раз их соблазнять. — Валентин протянул руку, и на его пальце сверкнуло точно такое же кольцо, какое носил Джейс. — Отдай Чашу.
Но Ходж проворно убрал руку:
— Сначала выполните обещание.
— Не доверяешь, Старквезер? — Валентин саркастически улыбнулся. — Ладно, уговор есть уговор. Твоя просьба немало меня удивила: оказывается, ты устал от созерцательной жизни в четырех стенах, хотя и на поле боя никогда не стремился.
— Вы не представляете, что такое жизнь в постоянном страхе. — Ходж тяжело дышал. — Все время бояться…
— Верно, не представляю, — скорбно произнес Валентин, глядя на собеседника со смесью жалости и презрения. — Если ты не собирался отдавать Чашу, зачем же вызвал меня?
Лицо Ходжа исказилось.
— Нелегко предавать свои убеждения и тех, кто тебе доверяет…
— Ты о Лайтвудах или об их детях?
— И о тех, и о других.
— Лайтвуды… — Валентин протянул руку к медному глобусу, стоявшему на письменном столе: длинные пальцы нащупывали рельефные контуры континентов и морей. — Разве ты им чем-то обязан? Несешь наказание ты один, а ведь если бы не связи в Конклаве, Лайтвуды не избежали бы проклятия. В итоге никто не ограничил Лайтвудам свободу передвижения, они спокойно ходят под солнцем, как самые обычные люди. Им не запрещено приезжать на родину. — Валентин намеренно выделил последнее слово. Его палец остановился — видимо, там на глобусе находился Идрис.
Ходж поспешно отвел глаза:
— На месте Лайтвудов так поступил бы каждый.
— Ты бы так не поступил. И я бы так не поступил. Подставить друга, чтобы он страдал вместо меня? Обиднее всего знать, как легко они свалили эту ношу на твои плечи…
— Не впутывайте сюда детей. Они-то ни в чем не виноваты…
— С каких пор ты полюбил детей, Старквезер? — Валентина явно забавляла ситуация.
Из груди Ходжа вырывалось хрипящее дыхание.
— Джейс…
— Тема закрыта. — Впервые в голосе Валентина зазвучала злоба. Он взглянул на неподвижно лежащего Джейса: — Почему он весь в крови?
Ходж с такой силой прижимал Чашу к груди, что костяшки пальцев побелели.
— Это не его кровь, Джейс не ранен. Он сейчас без сознания.
На губах Валентина заиграла довольная усмешка.
— Интересно — что подумает о тебе Джейс, когда проснется? Предавать тяжело, а предавать ребенка — тяжело вдвойне.
— Вы же не причините ему зла? — прошептал Ходж. — Вы поклялись, что не причините ему зла.
— Ничего подобного. — Валентин шагнул к Ходжу; тот попятился, словно маленький, загнанный в угол зверек. — Предположим, я признаюсь, что хочу причинить ему зло… Как бы ты поступил? Стал бы бороться со мной? Не отдал бы Чашу? Даже если бы ты мог убить меня, Конклав все равно не снял бы проклятия. Ты бы прятался здесь до самой смерти, боясь шагу лишнего ступить. Ты готов на все, лишь бы вернуться в Идрис, разве нет?
Клэри стало невыносимо смотреть на Ходжа.
— Пообещайте, что он не пострадает, и я отдам Чашу!
— Нет, — ласково сказал Валентин. — Ты отдашь ее в любом случае.
Ходж прикрыл глаза. На мгновение его лицо сделалось похожим на лица ангелов, держащих письменный стол: полное скорби и муки от тяжкого бремени. Затем он выругался себе под нос и рукой, дрожащей, как лист на ветру, протянул Чашу.
— Благодарю, — откликнулся Валентин, задумчиво вертя в руках Чашу. — По-моему, ты ее слегка помял.
Ходж с землистым лицом молча смотрел, как Валентин склонился над Джейсом и легко поднял юношу на руки. Безупречно скроенный пиджак Валентина натянулся на руках и спине, выдавая мощь, скрывающуюся в обманчиво грузном теле. Фигура Валентина напоминала ствол векового дуба, а Джейс на его руках казался маленьким ребенком.
— Скоро он присоединится к своему отцу, — произнес Валентин, разглядывая бледное лицо Джейса. — Нечего ему здесь делать.
Ходж метнулся к Джейсу, но Валентин шагнул к сверкающему занавесу: видимо, он специально оставил портал открытым. Сияющее пространство внутри портала слепило глаза.
— Подождите! — умоляюще закричал Ходж. — Вы же обещали снять с меня проклятие!
— Верно.
Валентин пристально посмотрел на Ходжа. Тот пошатнулся и, задыхаясь, прижал руку к сердцу. Под его пальцами растеклось темное пятно; черные капли падали на пол.
— Проклятие снято? — взволнованно спросил Ходж.
— Да. И пусть свобода, купленная столь дорогой ценой, принесет тебе радость.
Валентин шагнул в сверкающий портал. Сначала его фигура замерцала, словно Валентин стоял под водой, а потом он исчез вместе с Джейсом.
Не в силах оторвать взгляд от закрывшегося портала, Ходж судорожно сжимал кулаки. Сочившаяся из груди темная жидкость покрывала его левую руку, словно перчатка. Было заметно, что к бурной радости Ходжа примешивалось острое чувство отвращения к себе.
— Ходж! — Клэри шарахнула кулаком по невидимой стене. Прострелившая руку боль почти не ощущалась по сравнению с мучительной агонией в груди. Казалось, сердце вот-вот выскочит наружу. «Джейс! Джейс! Джейс!» — эхом звучало в голове. — Выпустите меня отсюда!
Он обернулся:
— Нет. — Ходж вытирал окровавленную руку идеально сложенным носовым платком. В его голосе сквозило искреннее сожаление. — Иначе ты попытаешься меня убить.
— Не попытаюсь, — ответила Клэри. — Даю слово.
— Тебя не растили в традициях Сумеречных охотников, — возразил Ходж. — Твои обещания ничего не стоят.
Край носового платка задымился, словно от контакта с кислотой, а рука Ходжа по-прежнему оставалась черной. Он нахмурился и оставил свои тщетные попытки.
— Ходж! — в отчаянии взмолилась Клэри. — Валентин убьет Джейса. Он сам сказал!
— Он так не говорил.
Ходж сел за стол и вынул из ящика чистый лист бумаги. Неужели собрался писать письмо?
