следую за ним, прячась за деревьями и могилами. Томас подходит к незнакомому белому склепу. Нет, это не белый склеп, он сделан из светло-голубого мрамора. Хмурясь, я иду за ним и останавливаюсь, когда читаю: «Рома Моциону. Любящий муж. Прекрасный отец. Любимый дядя. Верный друг». Моё сердце пропускает несколько ударов, а живот скручивает от осознания, что это склеп Рома… боже мой, Рома.
— Ну, здравствуй, Рома, — раздаётся приглушённый голос Томаса. — Знаешь, ты задал мне непростую задачку.
Я подхожу ближе и заглядываю внутрь. Там стоит один-единственный гроб, в котором лежит Рома… боже мой. Мои слёзы смешиваются с каплями дождя. Я прикладываю руку к груди, а второй зажимаю себе рот, чтобы не разрыдаться в голос от того, что Томас… он сделал склеп и привёз Рома сюда.
— Но я нашёл эти чёртовы свечи. Голубые с зелёным отливом и золотыми вкраплениями. Верно? Такими были глаза твоей жены? Надеюсь, что да, потому что я больше не собираюсь искать эту чертовщину, — говорит тем временем Томас и достаёт из сумки завёрнутые в одежду свечи. Мои ноги дрожат от осознания всего этого.
Томас ставит свечи перед портретом Рома и зажигает их.
— Вот так. Что ж, знаю-знаю, ты любишь поболтать, поэтому расскажу тебе последние новости. Я женился. Хреновая вышла свадьба, больше не женюсь. Мне достаточно. Я облажался. Но ничего, я всё исправлю, — Томас делает долгую паузу и тяжело вздыхает. — Стан в порядке. Он жив и уже выздоровел. Через пару дней он тоже приедет к тебе. Завтра он должен вылететь сюда из Америки с кланом Монтеану, чтобы у нас была помощь. Флорина… эм… она… я облажался. Я так сильно облажался, Рома. Но я… я… буду следовать плану. Она здесь. Завтра Жозефина приведёт её к тебе. Ты не сильно ругай её. Она и так сложно всё воспринимает. И да, комната ей не понравилась. Я же говорил тебе, что она не оценит, надо было выбирать чёрный, а ты заладил: «Нежный, нежный, как она. Она же такая. Нежная и ранимая». В общем, не понравилось. Но это тоже ничего, она её перекрасит. Мне… пора. Скоро встретимся, Рома. Я надеюсь, что приду с победой. Прощай, Рома. Позаботься здесь о них, ладно? Они скучают. И я… мне жаль. Очень жаль.
Наступает тишина, разрушаемая лишь звуками мощного дождя.
— Я люблю тебя. Я безумно люблю тебя, и мне так страшно, что ты бросишь меня, — срывается шёпот с моих губ. Я захлёбываюсь слезами, стоя в темноте.
Томас оборачивается, и его глаза распахиваются от шока. А я больше не могу. Не могу так жить. Не могу винить себя во всём. Не могу. Боль прорывается дальше, и слёзы становятся кровавыми. Они капают мне на губы, пока я смотрю на вампира, делающего у меня за спиной всё, чтобы я была защищена. Тихо. Незаметно. Шёпотом. Я его не слышала. Я ничего не слышала, кроме звуков прошлого. И я умерла там, чтобы воскреснуть здесь.
Глава 27
Вампиры не признают своих ошибок. Никогда. Вампиры слишком тщеславны и высокомерны, чтобы опуститься до такой ерунды, как признаться перед кем-то, что они были не правы. Ведь считается, что мы умнее людей. Поэтому мы по определению никогда не ошибаемся и всегда поступаем правильно, даже если это абсолютно не так. Признать свою ошибку — потерять власть, вот так считал мой отец. Даже когда он делал больно, говорил мне или кому-то из моих братьев и сестёр неприятные вещи, он никогда не признавал того, что погорячился. А говорить гадости он любил. Я раньше не особо вспоминала об этом, вычеркнула из памяти подобные сцены, наверное, чтобы не ранить себя ещё больше. И я так делаю постоянно со всеми. Я оправдываю их перед собой и зацикливаюсь исключительно на выдуманных воспоминаниях. Но вот с Томасом всё обстоит абсолютно иначе. Я не запомнила никаких хороших моментов, они просто вылетели из памяти, а сделала упор исключительно на плохом. И тот факт, что я стою сейчас под дождём, задыхаясь от осознания своей неправоты и высокомерия, и вижу, сколько всего Томас сделал для меня, неоспорим. Я не могу больше выдумывать какие-то объяснения того, что это всё ложь, игра и тому подобное. Нет, Томас мог ничего не делать. Он мог спокойно уйти, забыть обо мне, забрать власть, ведь он был прав. Я ему не нужна. Конечно, я связана со своим кланом, но Томас может создать миллион новых вампиров, и все они будут намного сильнее, чем представители моего клана. Он мог просто раздавить и уничтожить нас, если бы только захотел. Мой отец так и делал. Я видела, как он спокойно вырезает семьи, потому что просто может. Он обвинял их в какой-то ереси, чтобы оправдать свои действия перед своим кланом, но факт остаётся фактом.
И вот находиться лицом к лицу перед фактами, которые были скрыты мраком и темнотой, страшно. Нет, боль, конечно, присутствует, но страх намного сильнее. Ведь теперь тебе нужно признаться в том, что твои мысли были поверхностными, а поступки жестокими. Тебе нужно увидеть, насколько ты ошибалась. Тебя уже ткнули в дерьмо лицом. И это твоё дерьмо, в котором тебе было удобно обвинять других, чтобы просто не брать ответственность за свои решения.
— Чёрт, я постоянно забываю, что ты снова вампир, — Томас кривит нос, словно от меня плохо пахнет. — Ты же всё слышала и не поела. Ты совершила ошибку, Флорина.
У меня сдавливает горло, пока я наблюдаю за тем, как Томас застёгивает свою дорожную сумку и берёт её в руку. Без слов он направляется ко мне, чтобы уйти.
— Подожди, — шепчу я, преграждая ему путь. По моему лицу стекают капли дождя, я до нитки промокла, стою в грязи, и соль от пролитых слёз, кажется, выжигает мою кожу, как вечную татуировку горя.
— У меня нет времени. Если ты здесь, то знаешь, что Стан скоро прибудет, — сухо произносит он, избегая смотреть на меня.
— Пожалуйста, дай мне десять минут, — прошу я, делая шаг в сторону и не пропуская его.
— У меня нет времени. Флорина, я же могу сделать тебе больно, — шипит он. И всё же не смотрит на меня.
— Десять минут ты можешь найти, Томас. Дай мне… всего десять минут. Пожалуйста. Я же… люблю…
— Нет, — резко реагируя, Томас вскидывает голову и смотрит на меня глазами,
