мужа — все равно у него их сотни одинаковых и черных.
Хмыкнув, оценивая сплошную черноту ванной, Элиэн вернулась в спальню. Она чувствовала себя на удивление бодро, по сравнению с предыдущими днями и даже неделями. Еще не веря в происходящее, она прошла к кровати и опустилась с рядом все еще спящим мужем. Мужем… Ей всю жизнь казалось, что брак — это кабала, но вчера, когда Вадерион встал на колени и сделал предложение — совершенно абсурдное и ненужное, — она вдруг поняла, насколько это прекрасно — выбирать самой спутника жизни. Потому что она точно знала, что если бы она захотела сказать «нет», Вадерион не смог бы ее удержать. Но зачем ей уходить от него? Он ведь… любит ее. И заботится. А еще держит слово и действительно никогда больше не поднимал на нее руку. А что рычит и раздраженно ворчит — так она не против!
Видимо, ее улыбка была материальна, потому что Вадерион заворочался и недовольно нахмурился во сне. Когда он успел стать ей так дорого? Она не знала, но точно была рада тому, что ей не приходится выбирать между собственным спасение и чувствами.
— Я так тебя люблю, мой Темный Император, — с нежностью прошептала она. — Но что будет, если я так и не смогу исполнить твою мечту о семье?
— Ты уже это сделала, — пробормотал Вадерион открывая глаза и жмурясь. — Отвратительное утро, правда?
Она со всей возможной серьезностью кивнула, но не удержалась и тихо рассмеялась, склоняясь к нему за поцелуем.
— А у тебя настроение хорошее, — заметил Вадерион, продолжая морщится.
— Голова болит?
— Естественно, ты из меня вчера выкачала все силы, — он перевернулся, упираясь носом ей в колени и прикрывая глаза. — Я сам виноват. Надо было отдать — я отдал, но, демоны, как же это мерзко.
Элиэн положила его голову на свои колени и принялась осторожно массировать ему виски.
— Я ничего не забирала… — растеряно пробормотала она.
— Забирала… Не волнуйся, это обычно для законов магии… Стефали рассказывала, что души, которых связывают сильные чувства, могут делиться друг с другом силами, если одна из душ сильно изранена… Никогда не думал, что это правда, — пробормотал Вадерион, утыкаясь ей лицом в живот. — Ты так приятно пахнешь.
— Волчьей кровью, потом и твоей спермой? Да, приятно.
— О, уже с утра язвишь. Но мне нравится, продолжай.
— Ты невыносим.
— Взаимно, котенок, взаимно… Да, еще вот так.
Она улыбнулась, продолжая гладить его по плечам и шее. Никогда бы не подумала, что Вадерион окажется настолько охоч до ласки.
— И хватит переживать о своих женских глупостях. Надо уметь наслаждаться тем, что дает тебе жизнь. Ты — уже бесценный подарок от Тьмы. И моя любовь не исчезнет, если ты не родишь мне десять детей… Хотя десять не надо… Можно парочку… Но тебя я точно не отпущу…
Он действительно обнял руками ее бедра, притягивая к себе.
— Вадерион!
— Что? Кстати, ты хоть когда-нибудь ругаешься или всегда изображаешь хорошую девочку? — поинтересовался он, нависая над ней, после того, как бессовестно повалил на кровати. Руки его скользнули под черную рубашку, демонстрируя, что ни о чем, кроме любви, Вадерион думать не умеет, что, собственно, Элиэн ему и высказала.
— И последнее, — игнорируя протесты супруги, продолжил он, — у нас с тобой впереди вечность, и я буду очень, очень стараться, хес’си.
— Мне грозит смерть от измождения? — хитро улыбнулась Элиэн, сдаваясь на милость своего до ужаса озабоченного мужа. А тот смотрел так, словно видел только ее, и от этого взгляда хотелось не умереть — хотелось жить. Вечно. С ним.
— Я тебя люблю.
— И я тебя, мой маленький милый котенок… Демоны Глубин! Зачем ты меня укусила⁈
— Чтобы напомнить, что у твоего «котенка» есть острые зубки и не менее острые когти.
Но Вадерион на эту угрозу лишь рассмеялся, гулко и тяжело, прижимая к себе хрупкую светлую эльфийку. А Элиэн оставалось лишь перестать думать и наслаждаться краткими и такими сказочными мгновением долгожданного счастья.
К сожалению, иногда самые страшные враги внутри нас. Но, к счастью, их мы тоже можем победить.
— Держи. — Он хлопнул на стол протекающий кулек, от которого шел невероятный, потрясающий аромат, что Элиэн бросила даже свой утренний туалет.
— Это что? — с любопытством засовывая свой носик в кулек, поинтересовалась она.
— Что-то мерзкое и сладкое, — ответил Вадерион, падая на кровать.
— Мм, медовые пирожные… Вадерион, ты чудо.
— Это не я, это Гольт, он славится этой дрянью, — проворчал недовольный темный, беря со стола чашку с кофе. Он терпеть не мог не только сладкое, но даже его запах, однако вид облизывающей медовые губки Элиэн ему неожиданно понравился. К тому же он старался делать все, что вызывало у нее положительные эмоции…
…Все началось с той страшной ночи, когда он чуть не потерял свою хес’си. Да, ему — чудом — удалось убедить ее в своей любви, убедить остаться. Да, он всеми силами старался быть рядом и возвращать ей радость жизни. Но он не мог неотрывно следовать за нею — на нем была ответственность за целую Империю. Так что пока он сидел в кабинете, он только и мог, что думать и тревожиться об Элиэн. Его разрывали на части две его страсти: любовь и долг Императора. И хоть он понимал, что сейчас важнее жизнь его хес’си, он все равно не мог посвятить себя всего только ей. Несколько дней прошли в муках — он до безумия боялся оставить ее одну, — пока ему не пришла в голову идея. Вадерион решил показать Элиэн свою Империю. В поездке он сможет присматривать за ней намного лучше — это раз. Проверит дальние провинции — это два. Позволит Элиэн развеяться и увидеть его мир — это три. Ну и четыре (он в этом не признался, но именно эту причину его котенок назвал сходу) — он хотел банально похвастаться. Все же «здоровая критика» Элиэн иногда бесила его до зубовного скрежета. Впрочем, пока их поездка приносила свои плоды, и его дорогой супруге все нравилось. Особенно медовые пирожные, которыми славился самый восточный город Темной Империи Гольт.
Пока Вадерион расслабленно попивал свою кружечку кофе, размышляя о том, что наместник Гольта явно подворовывает и надо бы его казнить, Элиэн съела все шесть сочащихся горячим медом пирожных и теперь — проклятая сладкоежка! — размеренно слизывала эту янтарную тягучую массу с пальцев.
— Невыносимо, — пробормотал он. — Элиэн, проклятье, хватит так делать.
— Сам вечно ворчишь, что я слишком правильная.
