В этот миг я понимаю, что от избытка чувств мне начинает не хватать воздуха. Мир подёргивается пеленой тумана…
… — Ты совсем сдурел? — донеслось откуда‑то приглушённое шипение, говорила явно женщина. — Зачем притащил сюда? Да и как тебе вообще удалось протащить сюда эту… и если отец узнает…
— Не мог я оставить её там!..
Паника поднялась волной. Это всё уже было! Я схожу с ума!
Чья‑то рука едва ощутимо, нежно погладила меня по спине.
— Малышка, проснись… тебе плохой сон снится… — донёсся до сознания чей‑то голос, и я, с радостью сбросив оковы сна, открываю глаза.
Мать мою… надо мной нависает взволнованное лицо того самого извращенца недоделанного с замашками вуайериста. Скосила глазки и вместо своей руки вижу… пушистую дымчатую лапку в белом шерстяном носочке… Зажмуриваюсь и попыталась мысленно утешить себя любимую:
Я сплю… сплю… всё ещё сплю…
Робко приоткрываю один глазик. Легче не становится.
«Рембо» весь извёлся, крутится вокруг меня, не давая сосредоточиться. Это уже начинает раздражать. Не мужик, а одинокая бабка–кошатница какая‑то. Вообще‑то ему ж, наверное, на работу надо, вот и чего дома торчит?
— Совсем ты ещё крошка. Права ветеринар была, рано эта тебя от мамки отняла… — слово «эта» словно выплюнул.
И так обидно стало! Ладно бы я действительно в чём‑то провинилась. Но когда вот так! Ни за что… а «Рембо» всё не унимается:
— На работе отгулы взял…
Я в ответ едва не взвыла от безысходности. Не видать мне покоя в этом доме! Ох, не видать!
— Не могу я тебя, малышка, одну дома бросить… как некоторые, — добавил он, а у меня прям комок к горлу подступил.
Ой, ой, ой! Посмотрите, какие мы ответственные и благородные! Спасли от нерадивой хозяйки и прям‑таки облагодетельствовали своим вниманием! Зануда! Вспомнились девчонки со двора. Да, они и до сих пор явно жаждали получить хоть толику его внимания. Но… но… я тебе не они! То есть… ну… нет, ну приятно конечно, но ведь никто ж о том не знает. Мысленно вздохнула, махнула на всё ру… лапой и, взглянув на «Рембо», нагло и требовательно произнесла:
— Мя–я-я! — мол: жрать давай!
И надо же! Понял. Взглянул на меня и спрашивает:
— Кушать?
Как ни в чём не бывало нагло смотрю ему в глаза и киваю. А этот оболтус, совершенно не придавая значения этому не свойственному кошкам жесту, встаёт и направляется на кухню. Блин… может у него кошек никогда не было? Вот он и не понимает, что я какая‑то не такая? Вся из себя особенная!
Однако я оказалась не права. После кормёжки Антон… блин… Антон… как‑то в этой ипостаси такое имя не звучит. Даже в уме произносишь, и не нравится. Да и ладно! Будет «Рембо». Или нет… «мой герой»! Так вот, «мой герой» известил о том, что ему наконец‑то надо отлучиться, и собираясь уже переодеваться, как‑то странно на меня взглянул, и прихватив вещи, удалился в ванную комнату.
Эх… что‑то заподозрил. С одной‑то стороны, я к этому и стремилась? Да? И это вроде как хорошо. А с другой… стриптиза в его исполнении мне больше не видать. А жаль.
— Ну всё, малышка, спи, не скучай, — уходя, произнёс «Рембо».
А мне в этот миг захотелось то ли чихнуть, то ли кашлянуть, и звук получился странный:
— Кхёрн!
— Что? — «мой герой» обернулся ко мне с такой скоростью, что картинка в глазах размазалась.
«Так… галлюцинации», — пронеслось в голове. Ведь так двигаться невозможно! Но он же действительно стоит и смотрит на меня… и в глазах изумление, смешанное с… насторожённостью, что ли?
— Послышится же такое, — встряхнув буйной головушкой, буркнул «Рембо», и словно забыв обо мне, добавил: — Докатился, кажется, что уже и кошки по имени зовут…
И какой‑то отстранённый, словно его мешком пыльным из‑за угла огрели, вышел из квартиры.
Хм… Кхёрн… где‑то я это слышала… где‑то… а–а-а… из уст «огнегривой»! Согласно какому‑то древнему пророчеству его должен свергнуть тот красавчик с глазами цвета стали при участии девицы с янтарными очами. В корень смотрела ведьма, ой в корень. Хоть там и не распознала, так как от страха у меня глаза наверняка чёрными были. Вот только если мои догадки верны, и «мой герой» — это тот самый из пророчества, то… пусть не надеются на помощь хорошей и пушистой меня. От них одно зло! А он нянчит, кормит, ласкает и вообще он самый замечательный! А его запах… м–м-м… глазки закрылись от удовольствия при одном лишь воспоминании.
Так! Не тем занята я. Ой не тем! Валяюсь, глупости всякие думаю. Тут же спрыгнула с дивана и направилась в разведывательный рейд.
Ох и плодотворная вышла прогулка… мр–р-р… На кухне возле столика стоял угловой диванчик, с коего свисали небрежно брошенные спортивные штаны, в которых кое‑кто по дому шлялся. Зацепилась когтиками за штанину. Дёрнула раз. Другой. Проверяя, выдержат ли мой вес. Я ж недавно молочка от пуза нахлебалась. При ходьбе‑то оно перевешивало, к полу тянуло, но ничего, вроде ползу. Наверх, то есть. Глазки от страха зажмурила и ползу–у-у… И тут носик улавливает такой умопомрачительный запах, что я едва слюной не захлебнулась. Это вам не молочко… это колбаска!
Как умудрилась взобраться на стол — сама не поняла. Очень уж быстро это получилось. И вот оно, счастье: недоеденный бутерброд с такой аппетитной, такой розовенькой и ароматной, и явно недешёвой колбаской. Вцепилась зубками. Оттащила прочь от дурно пахнущего дрожжами хлеба. А она такая… сочная… вкусная… в какой‑то момент ощущаю — животик сейчас лопнет! Но остановиться не могу.
Брюшко трещит, а мне та–а-к хорошо–о-о. Лежу–у-у. Ну и пусть на столе. Ну и что, что приличные кошки по столам не лазают, я вообще неправильная кошка. Задремала.
И опять то же утро, и прогулка к озеру, и красавчик с глазами стали. Вот только там… в замке, я вместо того, чтобы в обморок сразу свалиться, успела взглянуть в глаза «огнегривой» и от души пожелать:
— Чтоб ты сдохла, ведьма! — но почему‑то сделала это пусть и искренне, но молча.
И надо ж такому случиться? Уже уплывая в небытие, успеваю заметить: та хватается за горло, выпучивает свои зелёные глазищи и начинает заваливаться на бок. Её рука безвольно сметает со стола какие‑то банки–склянки. Те со звоном летят на пол. Разбиваются, и как‑то картинно, неестественно медленно сползающее тело охватывает пламя, а моё сознание подло заволакивает пелена. Продолжения к великому сожалению так и не увидела, но появилась уверенность: ведьмы больше нет.
Очнулась от странных звуков. С мыслью: я человека убила! Правда, сожаления нет. И совесть почему‑то ну ни капельки не мучает. И тут осознаю, что я — это всё ещё я, то есть маленькая и пушистая, а то был всего лишь сон. Пусть странный, пусть с некоторых пор контролируемый, но сон! Звуки из прихожей всё не прекращаются. И если сначала решила, что «Рембо» вернулся, то теперь уже поняла — нет. В замочной скважине кто‑то возился. Словно то ли отмычкой, то ли ключи подбирая.
