Вернувшись к правлению, Хаттусили созвал панкус, тулию и провозгласил:
— Теперь мой сын Мурсили! Ему много богами вложено в сердце. Только льва божество может поставить на львиное место. В час, когда дело войны начнётся, или восстание тяготы принесёт, будьте опорой сыну моему, подданные и сановники!
Так взошла звезда Мурсили. Принц стал наследником трона.
Лапарнас трусливо бежал. Хаттусили, не простив измены, долго преследовал вероломного племянника, и, в конце концов, настиг в Цальпуве. Расправившись с изменником, в ярости царь разрушил и город.
Но шли годы. Век Хаттусили подходил к концу. Его позвала Страна-Без-Возврата. Совершив очередной победоносный поход и вернувшись в любимую Хаттусу, великий царь, возродивший древнюю славу хеттов, умер. Его наследник Мурсили в это время осаждал столицу Ямхада Халпу. Памятью своего названного отца и величайшего из правителей Хатти, новый царь Мурсили Первый поклялся, что не позволит этой славе угаснуть. Унаследованное им царство было могучим и богатым, но Мурсили, став царём, должен был приумножить его богатства и подчинить своей руке народы, которые не смог покорить Хаттусили, его названый отец, благороднейший предшественник и величайший из царей.
Южнее Хаттусы располагалась дружественная и зависимая от царей Хатти Киццуватна. Великое царство Арцава на юго-западе. На северо-западе богатый город-государство Троя, поддерживающий монополию на морскую торговлю. На севере — доставляющие хеттам много беспокойства племена «людей моря». С востока в горах жили хурриты, чьи правители и воины были из народа Мурсили, триста лет назад пришедшего откуда-то с севера…
Но с востока и юго-востока страна Хатти была открыта для нападений силе не менее мощной, чем хетты. Там, на востоке могучим львом лежал гордый Вавилон, древняя Шанкхара, страна амореев.
Едва развеялся над Хаттусой прах её основателя царя Хаттусили, и ветер с гор понёс весть о его смерти во все концы империи, как в Вавилон отправились конные колесницы с известием о кончине старого царя и воцарении нового.
Завоевание Вавилона было мечтой Мурсили. Воссев на трон Хаттусы, Мурсили Первый считал это своей главной задачей. Он долго готовился, ведь укрепления города были неприступны, и Мурсили это знал. И минуло немало лет, прежде чем Мурсили решился идти войной на амореев. Он двинулся в тысячекилометровый поход по течению Евфрата к могучим стенам Вавилона.
Это было в год, когда Вавилоном правил царь Самсу-дитана, вознесённый к вершинам власти приказанием самого бога Мардука, обеспечившего престолонаследие.
Это было в год, когда Самсу-дитана изготовил в Вавилоне свою статую для Нанна, великого господина игероя среди богов.
Это было в год, когда Самсу-дитана изготовил статую для Инанны, госпожи Вавилона…
Это был год, когда Самсу-дитана принёс в дар храму Эсагила для Мардука великолепное «шита» — оружие, каковое есть величайшее оружие божества.
Это был год, когда царь Самсу-дитана изготовил множество солнечных дисков из агата, эмблем блестящих, как дневной свет, украшенных лазуритом, красным золотом и полированным серебром, и преподнёс их в дар храму Эбаббара для Шамаша, Господина, каковой восседает на небесах и чьей милостью расширились пределы его царства.
Ровно триста лет минуло с тех пор, как Суму-абум основал аморитский союз вокруг Вавилона.
Царь хеттов Мурсили Первый, усмирив племена «морских людей» на севере, был готов к выполнению своей главной задачи на востоке. Мурсили с унаследованным войском шёл войной на амореев.
Мурсили было пятьдесят пять лет.
Войско Мурсили Первого, великого царя страны Хатти, покидало столицу. Ряды тяжеловооружённой пехоты с мечам и боевыми топорами, конные колесницы — гордость хеттов — с экипажем из трёх воинов с копьями и прямоугольными щитами, войска «суту», вооруженные луками и стрелами, шли по дороге, ведущей в Шанкхару.
Восходящее солнце играло на копьях и щитах хеттского войска. Войска, привыкшего побеждать. В порывах рыжего ветра трепетали на древках полотнища штандартов и флагов.
Конское ржание, топот ног, грохот колёс, гул сотен боевых хеттских колесниц заставляли сердце начальника городской стражи Тарухса тревожно и сладко замирать. Тарухс стоял у амбразуры сторожевой башни Царских Врат, что охранялись самим богом грома Тешубом, и заслонясь от солнца прижатой ко лбу ладонью, следил за колонной войск, теряющейся в запылённом рыжем мареве.
Когда Царские ворота Хаттусы с тяжёлым лязгом закрылись за последним солдатом, Тарухс оглянулся на город и бросил взгляд на тёмную громаду царского дворца.
Там, на самой верхней галерее, светлела стройная фигурка царицы Кали. Провожая своего царственного супруга в поход, Кали всегда облачалась в белые одежды, чтобы царь, оглянувшись назад, мог видеть её до тех пор, пока виден царский дворец.
И вот она, звездоподобная Кали, стоит на самой высокой башне царского дворца и смотрит вслед уходящему в поход на Шанкхару царственному супругу. А у её ног лежит великолепная Хаттуса, цитадель, возведённая на уступе высокой скалы, вытянувшейся к востоку.
Под массивными, сложенными из грубо обработанных каменных блоков крепостными стенами Хаттусы её царственный супруг когда-то давно юным принцем без права наследования трона, учился пользоваться копьём, коротким кривым мечом и боевым хеттским топором, выполнял пехотные упражнения. Под этими стенами, опаляемый жарким солнцем Хаттусы, он стоял на страже у массивных башен. Городская стена делила город на две части, нижний и верхний город. Внутри этих непоколебимых стен, гордо темневших на фоне ясной лазури неба Хаттусы, предшественник Мурсили, великий Хаттусили беседовал с любимым племянником о военной славе.
Кали сказала однажды своему царю:
— Восстановишь ли ты, Мурсили, честь царей Хатти среди подвластных народов, дерзнувших оскорбить неповиновением власть, установленную великим царём Хаттусили? Всё, что добыл Египет, накопил Вавилон, собрала Ассирия, должно перейти в сокровищницу царя царей.
И она победила. Объявленным походом на амореев Мурсили бросал вызов богам и людям.
Кали нахмурилась, сдвинув стрелки чёрных бровей так, что между ними пролегла глубокая морщина.
Царя нет в городе, и она одна властвует в Хаттусе.
Кали часто думала о тайне царской власти, об избранности, о судьбе. Она любила подниматься на самую высокую башню верхней галереи царского дворца и взирать на город сверху. Так легче было направлять свои мысли туда, где вершатся все судьбы — и царей и подданных, — в Страну-Вечной-Жизни. Царица любила приходить сюда звёздными тихими ночами, когда боги благосклонны к смертным и в ночной тиши и тьме открыют им самое сокровенное. В такие ночи она улавливала отзвук того, чему нет названия. Цветущие в саду душистые магнолии, лиловые цветы шафрана источали дурманящий аромат, где-то внизу шептались травы. Но ей казалось, что в этом трепетном шёпоте она слышит далекий, едва уловимый манящий голос, поющий откуда-то из опаловой мглы, и её охватывало необъяснимое волнение. Она сходила с ума в эти ночи. Она протягивала руки в шепчущую темноту, словно стремясь схватить то важное, без чего ни в чём не было смысла, она взывала к чему-то, что таилось там, в сумраке ночи или где-то глубоко в ней самой?
