Через десять минут в дверном проеме появился Даниэль. Мокрые волосы казались темнее, на коже все еще поблескивали капли воды. На нем не было ничего, кроме полотенца, повязанного вокруг бедер, и своей белизной оно подчеркивало его загар. Он провел ладонью по волосам, стряхнув капли. Этот простой жест, от которого заиграли его мускулы, на секунду заставил меня забыть обо всем на свете.
Конечно же, он не человек. Ни один человек не может быть так скульптурно красив, так великолепен.
Я вдруг поняла, что секунды бегут и я смотрю на него довольно долго. Отвернись, дура! — сверкнуло в моем мозгу. В конце концов я перевела взгляд с его груди на лицо.
Даниэль не улыбался. И не хмурился. Он пожирал меня откровенно голодным взглядом. У меня свело внизу живота.
Теперь я не замечала, что в комнате прохладно, — сразу согрелась и даже вспотела.
Это неправильно. Все это неправильно. Не смей! Прекрати немедленно!
— Стокгольмский синдром, — прошептала я.
Единственная причина… Кто, находясь в своем уме, западет на своего тюремщика, как бы тот ни выглядел?
— Или еще что-то. — Даниэль сказал это тихо, но в его голосе было нечто, от чего по моему телу пробежала дрожь. — Волчица чует своего волка по запаху иногда еще раньше, чем увидит его. И он ее тоже. И если эти двое встретятся, то некоторые вещи неизбежны.
Опять этот первобытный блеск в его глазах. Я вцепилась в простыню:
— Я не волчица.
Даниэль улыбнулся, чувственно и многообещающе:
— Скоро будете.
В дверь деликатно постучали:
— Можно?
Голос был женский. Я бы предпочла ответить «нет», но поскольку замка все равно не было, то какой смысл?
— Да.
Вошла девушка с рыжеватыми волосами. Прошло несколько секунд, прежде чем я ее узнала, точнее, вспомнила, — двоюродная сестра Даниэля. Черт, как же ее зовут?
— Я принесла вам кое-какую одежду, — сказала она. — Надеюсь, по размеру подойдет. Если нет, можно вернуть вещи в магазин. Это совсем рядом, на одной улице с нами.
Девушка положила на мою кровать несколько пакетов. С ночи прогона сквозь строй я почти не выходила, а уже прошло два дня. Я была смущена и озадачена. Сценарий о несчастной девушке, находящейся в плену у волков, менялся на ходу: теперь я заранее чувствовала, что пойдет дождь, слышала слабые и отдаленные звуки, недоступные человеческому уху, то и дело видела сны о том, как превращаюсь в волчицу, и мой мозг больше не воспринимал их как кошмар. Скорее, как нечто увлекательное и волнующее.
В этой комнате я пряталась от своей растущей с каждым днем тяги к Даниэлю. Его запах я чуяла лучше, чем запахи пищи. Как только он заходил в комнату, начинала следить глазами за его передвижениями, а если он оказывался рядом, еле себя сдерживала, чтобы не дотронуться до него. Прежде мне не случалось испытывать ничего подобного. Хуже того — Даниэль, похоже, прекрасно знал, что я чувствую.
Несколько раз за эти два дня он пытался поговорить со мной, но я, не будучи уверена, что выдержу это, отказывалась. Надо же! Ей бы думать о том, что вот-вот станет монстром, а она предается сладострастным мечтаниям о своем тюремщике. Приближавшееся полнолуние висело надо мной как топор палача. Сейчас я еще могла себя как-то контролировать, но знала, что немедленно утрачу эту способность, как только на небе покажется призрачно-желтый шар. Некая первобытная часть меня даже ждала этого.
— …пожалуй, можно выкупаться, — говорила между тем девушка. — Мне это всегда помогает, когда настроение плохое.
— Что? — Я вдруг поняла, что давно ее не слушаю.
— Горячие источники, — повторила она. — Они есть и в черте города, и в лесу. Я купила вам купальник. Это лучше, чем сидеть в душной комнате день и ночь.
В лесу. С ней вдвоем. Я бросила на нее быстрый, незаметный взгляд. Возможно, это шанс. Маленькая и хрупкая, на вид не более девятнадцати-двадцати лет. Кажется, славная. Будем надеяться, что доверчивая.
— Да, конечно. Спасибо, — улыбнулась я. — Простите, я не запомнила, как вас зовут.
— Лорелл, — с улыбкой ответила она. — Вы пока переодевайтесь.
— Нельзя ли пойти к тому источнику, где поменьше народу? Я… несколько стесняюсь появляться в купальнике.
Это была ложь. Да я выросла на озере Мичиган. Но она-то этого не знает.
Лорелл кивнула:
— Конечно.
Я понизила голос до шепота:
— Ему ведь не обязательно идти с нами, правда? — спросила я и кивнула на дверь, за которой был Даниэль. — Он следует за мной как тень. Признаться, я от этого устала.
Она ответила тоже шепотом:
— Я поговорю с ним.
Так и есть: милая и доверчивая. А вдруг мне повезет?
При других обстоятельствах я была бы потрясена красотой ландшафта. Домики стояли на приличном расстоянии друг от друга — здесь уважали частную жизнь. Над ними величественно нависали горы. Подножия заросли лесом, что придавало местности еще более защищенный и живописный вид. Над теплыми источниками уютно и соблазнительно поднимался пар.
Но, погрузившись в теплую воду с пузырьками, я немедленно вспомнила ванну в своей квартире. Тоска пронзила меня при мысли о родителях, которым я собиралась позвонить перед отъездом в отпуск; о старшей сестре Ли; о племяннике, появившемся на свет всего месяц назад; о сотрудниках, благодаря которым долгий рабочий день с девяти до пяти проходил быстрее; о моей лучшей подруге Бренди; о ее бойфренде Томе, который перед их уходом по секрету признался мне, что собирается сделать ей предложение. Увижу ли я их еще когда-нибудь?
«Увижу, — твердо пообещала я себе. — Выберусь! Найду врача, который меня вылечит. Главное — сбежать отсюда. Остальное потом».
— Ну как, лучше? — спросила Лорелл. Она прислонилась спиной к краю котловины.
— Да, — ответила я, не покривив душой. Я наметила план, последую ему, и будь что будет.
— Не знаю, почему вы стесняетесь появляться в купальнике, Марли, — продолжала Лорелл. — Вы очень хорошенькая. Финн уже заинтересовался вами.
— Финн? — тупо спросила я.
— Мой двоюродный брат. Тот парень с черными волосами. Вы познакомились с ним позавчера, как и со мной.
А, да!
— Он очень молод, — нейтрально ответила я.
Она рассмеялась:
— Ему сорок два.
У меня отвалилась челюсть, когда я вспомнила этого молодого, всегда готового пофлиртовать парнишку.
— Не может быть!
Лорелл искоса взглянула на меня.
— У нас есть некоторые преимущества, — небрежно бросила она. — Вы ведь знаете, что у собак один год соответствует семи человеческим? Так вот у нас — наоборот. Вы ведь уже почувствовали, что у вас все заживает быстрее, чем у людей. Кроме того, сменив обличье, мы обретаем такую полноту восприятия мира, что вряд ли кто-нибудь из нас предпочел бы быть просто человеком.
