Спрашивать побоялась. И чтобы никто не услышал, и чтобы сохранить хоть малейшую надежду. Хотелось верить, что если будет совсем плохо — он за мной придёт. Хотя я и понимала, что это невозможно. Никто не может попасть на Драххан без официального пропуска и разрешения самого Наместника. Моего, хирры поберите, мужа. Ох, да, приличные девушки же не ругаются. Тем более ниатари.
***
Я не хотела уезжать. Силы, как же я не хотела уезжать из дома, от родных и близких людей! Сколько отдала бы, чтобы остаться до конца свадебного бала, и снова ночевать в своей комнате, шептаться с Айрин, или сидеть в малой гостиной с Картером, разговаривая обо всём на свете!
Но этот жуткий мужчина, мой муж, не дал мне насладиться последним днём. Поднялся, поблагодарив лорда Оринго за гостеприимство и «чудесную дочь», взял меня за руку и повёл к экипажам.
Матушка осеняла счастливыми знаками, промокая слёзы. Батюшка старался скрыть эмоции, Картер хмуро кусал губы. Айрин всхлипывала, а её отец, лорд Врит Марак, наоборот кивал, улыбаясь. Пытался поддержать.
Все они оставались там, танцевать на моей свадьбе. Мои родные, моё прошлое. А впереди ждала неизвестность.
— Эллинге, — шепнула я уже в экипаже, глядя, как медленно, всё ускоряясь, удаляется наш особняк. — Вы позволите мне иногда видеться с родными?
Назвать его по имени было непривычно и боязно, а на «ты» — и вовсе страшно.
— Вы же знаете правила, — отозвался он, тоже не переходя к близкому обращению.
Вздохнув, я промолчала. Знаю. Хоть и не понимаю, но наверное, они для чего-то нужны.
Взгляд упал на татуировку, и я снова рискнула спросить:
— Мой узор не окрашивается в ваш цвет. Что это означает?
— Окрашивается, — отозвался Сольгард. Посмотрел на меня и ответил на невысказанный вопрос: — Синий — это мой цвет Манье. Серебро — мой Прада.
— Не понимаю.
К моему удивлению, он не стал обрывать разговор.
— Прада — общая энергетическая сеть мира. Манье и Инье — мужское и женское её проявление. Это сложно, — в его словах послышался лёгкий вздох.
— Нет, я слушаю, — пробормотала я. — Пожалуйста, продолжайте. У каждого драхха — цвет его Манье?
Эллинге заинтересованно поднял бровь и будто бы по-новому глянул на меня.
— Совершенно верно. Тех, в ком сильна энергия Прада — очень мало.
— У Сгерра… не сильна? — рискнула я и тут же пожалела: такой огонь вспыхнул в его глазах. Я поспешила объяснить: — Татуировка горела цветом его волос.
Сольгард несколько минут пристально разглядывал меня.
— У него Прада сильна. Сложно сказать, почему ваш узор отреагировал именно на его Манье. Прада бывает непредсказуема.
— А… Инье?
Он отвернулся. Молчал какое-то время, после отозвался:
— Её больше нет.
Я глянула на свою руку. А у меня тогда что? Безумно хотелось спросить, но голос мужа был таким отстранённым, что не рискнула. Как-нибудь потом. Должен же он мне всё рассказать? Ну или хоть что-то.
Впереди показался Белый Мост. Сердце замерло, защемило. Вот павильон с мороженым, где-то здесь меня впервые увидел Эллинге. Где-то здесь изменилась моя судьба.
Сам Сольгард не проявил никаких эмоций, вроде и не вспомнил это место. Или ему было глубоко безразлично.
Притормозив, экипаж медленно свернул на Мост.
На нём не стояли постовые, но никто в здравом уме не рискнул бы нарушить незримую границу. С той стороны возввышалась одна из Башен — небольшая, но наверняка в ней находились наблюдатели.
Мост быстро закончился. Я во все глаза смотрела в окно, въезжая на чужую территорию, в совершенно новую жизнь.
Всё здесь казалось… не таким. Не человеческим. Огромные стеклянные башни зданий, ровные улицы, по которым экипажи гоняли намного быстрее, чем среди людей и наших карет. Везде были разбросаны незнакомые руны, напоминавшие узор на моём запястье: прямо на дорогах, на столбах, на фасадах домов и даже в парке, мимо которого мы проезжали. Они не бросались в глаза, скорее наоборот, были приглушены, затенены окружающими красками. Но я почему-то постоянно выхватывала их взглядом, и сердце стучало, словно откликалось.
Увлёкшись разглядыванием острова, редкие прохожие которого были мужчинами-драххами с разноцветными волосами, я не заметила, когда мы свернули к большому, заросшему саду. Вдали из-за крон деревьев возвышалась Башня. В отличие от жилых — не прозрачная. Чёрная, вся увитая такими же узорами, как на моей руке. Серебряными.
Экипаж остановился, не заезжая на зелёную территорию
— Здесь пройдём пешком, — произнёс Сольгард, выходя.
Обошёл машину, подал мне руку.
За нами выстроилась целая колонна экипажей. Похоже, сюда съехались если не все драххи, то большинство.
Даже Брен выбрался со своего места, и я смогла нормально его рассмотреть. Поначалу из-за тёмных, почти каштановых волос я решила, что он тоже человек, просто работает на Наместника. Но сейчас видела, что передо мной драхх. Может, не такой огромный и сильный, немолодой уже.
Эллинге взял мою руку, положил на свою, придерживая. И повёл тенистой дорожкой, выложенной чёрным камнем с яркими синими пятнами.
Медленно, но неумолимо мы приближались к Башне. Меня била внутренняя дрожь, однако я всеми силами старалась держать лицо.
Я теперь жена Наместника. Я должна выполнить своё предназначение. То, ради чего меня растили — чтобы избежать гнева Наместника и его паладинов, не обратить этот гнев на людей. Драххи сильны. Когда-то давно люди пытались им противостоять… но они призвали каких-то страшных чудовищ.
И теперь мы, ниатари, расплачиваемся за мир между нашими народами.
Едва ли я смогла бы точно сказать, в какую именно башню меня водили в детстве. Но, по-моему, она была значительно меньше. И драххов, проводивших обряд, тоже было меньше. С десяток, может быть.
Сейчас же, похоже, мы входили в самую большую из Башен. И десятки драххов собрались поздравить своего правителя.
Их Башни не похожи на наши храмы. В них нет сидений, алтаря с огненной чашей. Лишь огромный гулкий зал, по всем поверхностям которого стелется узор.
Во время церемонии он словно оживает, начинает двигаться, меняться, светиться…
Всё это я помнила из детства: драххов в одинаковых чёрных балахонах с капюшонами, скрывающими цвет их волос. Как они сошлись в круг, взялись за руки — и началось нереальное движение застывшего огня в узорах.
Сейчас всё было так же, и одновременно иначе. Во-первых, они были без плащей-балахонов — наоборот, в ярких нарядных одеждах под цвет волос. И хоть бы один взял с собой жену! Может, мне сделалось бы легче при виде знакомых лиц. Да хотя бы просто человеческих!
А во-вторых, они даже физически не смогли бы встать в круг. Их было слишком много.
Мы с Эллинге прошли в центр, остановились ровно посреди узорного средоточья, откуда разбегались самые широкие нити узоров. Муж взял меня за руки.
Вспомнилось, что в прошлый раз я тоже стояла в центре. Сейчас же все драххи взялись за руки — кругами, или скорее спиралью вокруг нас.
Дальнейшую церемонию запомнила смутно. Звучало какое-то гудение — не то голосов, не то инструментов, не то рычание тех самых чудиш. Оно нарастало, потом стихало, чтобы снова набрать обороты. Из центра побежал свет, скользнул бороздками узоров, заполняя пол, стены, потолок. В Башне не было окон, но всё наполнилось этим серебром, разгораясь во тьме.
А потом между нами прямо из пола выстрелил столб серебряного свечения.
Единый выдох пронёсся по разноцветным рядам драххов. Кажется, это было необычное, особенное явление. Загудели голоса, но я не понимала их: то ли они говорили на ином языке, то ли в моей голове всё перепуталось.
Стены поплыли, пол ушёл из-под ног, и я упала бы. Но муж метнулся вперёд, не касаясь луча света. Успел меня подхватить.
Следующее, что я помню — парк. Эллинге нёс меня на руках к своему экипажу.
Усадил бережно на сидение. Я скосила глаза на запястье, которое пульсировало и горело.
