я.
Круз рассмеялся. Я не ожидала, что он засмеётся.
— Ты понимаешь, почему мы остановились после одного ребёнка? — сказал папа.
Я закатила глаза и села рядом с ним.
— Раньше они говорили мне, что желают мне удачи в поиске мужа, — сказала я Крузу.
— Раньше? Мы… — папа резко остановился. — Я всё ещё так думаю.
Он сжал переносицу между указательным и большим пальцами.
— Посмотрите на этот снег, — сказала я, прежде чем папа снова сломался.
Некоторое время мы все молча наблюдали за впечатляющим белым ливнем. Затем я встала и вставила один из старых папиных компакт-дисков — лучшее из Этты Джеймс — в наш устаревший проигрыватель компакт-дисков. Тёплый, сочный голос почти сразу развеял холодную меланхолию.
— Откуда ты родом? — спросил папа у Круза.
— Родом из Миннесоты, но сейчас я живу на Бобровом острове.
— Бобровый остров? Разве он не принадлежит этой сверхбогатой семье… как их зовут?
— Вудсам? — сказал он. — Да.
— И они позволили тебе там жить? — спросил он.
— Да.
— Ты с ними в родстве? — спросила я.
— Ещё нет, — сказал Круз, побалтывая своё вино.
Он сделал глоток, а затем поставил бокал обратно на стол.
Я хотела спросить его, что он имел в виду под «ещё нет», но папа заговорил раньше, чем я смогла.
— Нова говорила мне, что её родственники были с Бобрового острова, но когда-то давно поссорились с Вудсами. Очевидно, они прокляли её предков. Она действительно верила, что её сожгут заживо, если она ступит на этот остров.
Я фыркнула.
— Мама и её проклятия.
— Прояви к ней немного уважения, — сказал папа.
Мой рот открылся от его упрека. Всего несколько секунд назад в его устах это звучало бессмысленно.
— Тебе позволено исповедовать свои убеждения, но и ей тоже. Как она и… — папа вытащил руку из-за моей спины и наклонился вперёд. — Могу я попросить тебя налить ещё?
— Конечно, — сказал Круз.
Я захлопнула рот и долго держала его закрытым. Когда Круз задавал мне вопрос, я кивала или качала головой, но такова была степень моего участия в их обсуждении. В какой-то момент я извинилась, поставила свой пустой бокал в раковину и уставилась на ужасную работу по покраске, которую я сделала.
Хотя у меня были все намерения подняться наверх, тяга спуститься вниз была непреодолимой. Я тихонько повернула ручку двери, включила свет и спустилась по ступенькам. Мне было любопытно узнать о старом гробе, о котором упоминал Круз. Как я не заметила его сегодня утром, было выше моего понимания, учитывая, что он был прямо посреди морга. Я обошла его кругом, погладила дерево, которое было грубым и узловатым, так непохожим на современные гробы, покрытые лаком и гладкие. Я схватила крышку и подняла её. Она весила тонну и захлопнулась, чуть не отрубив мне пальцы. Я попробовала ещё раз, на этот раз приготовившись к весу. Я подняла её. Поскольку у неё не было петель, я двигала её на основании, пока не смогла заглянуть внутрь.
Лепестки роз. Вот и всё, что там было. Их было очень много. Я отодвинула крышку подальше. И всё же я не нашла никаких костей. Я собрала лепестки. Они были бархатистыми и ароматно-свежими. Неужели моя мать положила их туда?
— Ты открыла его, — сказал Круз.
Я подскочила.
— Боже… часто подкрадываешься к людям?
— Я не хотел тебя напугать, — сказал он. Он смотрел на лепестки. — Где тело?
— Тело? Там не было тела.
— Я имел в виду кости.
— Может быть, мама положила их в одну из холодильных камер, — сказала я.
Пульс участился, я наугад потянула за рычаг. Он открыл камеру, набитую запеканками. Я закрыла её. Мои пальцы замерли на ручке следующей. Это была та, в которой находилась моя мать. Медленно я позволила пальцам соскользнуть. Я оторвала взгляд от металлической двери и продолжила лихорадочные поиски останков, но все остальные камеры были пусты.
— Их нигде нет, — сказала я.
— Они, должно быть, превратились в пыль, Катори, — сказал Круз.
Я прикусила внутреннюю сторону щеки.
— Конечно. Вот что случилось. Пепел к пеплу. Прах к праху, — сказала я. Я присутствовала на изрядном количестве похорон, хотела я того или нет. Даже если бы я закрыла окно своей спальни, я всё равно могла слышать хвалебные речи. — Но что это за лепестки роз?
— Говорят, что они сохраняют тела мёртвых фейри.
Ошеломленная, я моргнула. Он, должно быть, дурачил меня.
Он выдавил улыбку.
— Ты купилась на это.
— Нет, — сказала я, хотя я ему поверила. Но только на секунду.
ГЛАВА 5. ИСКРЫ
Перед тем как лечь спать той ночью, я взяла книгу в кожаном переплёте, которую заказала мама. Я читала до глубокой ночи, впитывая факты и истории. Уже собираясь заснуть, я наткнулась на главу о захоронениях лепестков роз.
На протяжении веков букеты клали на могилы, чтобы замаскировать зловоние разлагающейся плоти. Эта традиция была увековечена фейри, чьё использование цветов — особенно роз, возникло из желания уберечь мёртвые тела от разложения. Однако вместо того, чтобы класть цветы на крышку гроба, они клали их вокруг мёртвого тела. Эта практика называлась родонопрезервацией и широко использовалась всеми фейри. Но родонопрезервация была выведена на новый уровень охотниками на фейри.
После того, как племя Негонгва было почти полностью уничтожено лесными фейри, могущественный вождь и его выжившие родственники наполнили гробы лепестками роз, выгравировали заклинание на крышке и приказали людям похоронить их заживо в кругу рябиновых деревьев, через которые не могли проникнуть фейри. Хотя быть похороненным заживо может показаться кому-то ужасным, для них это было единственным средством выживания. Чем дольше они жили, тем сильнее становились. Обездвиживая свои тела, они наращивали магию, и когда придёт время, они будут достаточно сильны, чтобы сдвинуть землю и подняться снова.
Мои руки дрожали, когда я перечитывала последнее предложение. А потом мурашки побежали по каждому дюйму моей кожи.
Это было полное
