Мик важно кивнул, и продолжил.
— И мистер Остолоп, гувернер Ранульфа, показал им учебное видео про Изначальную, ну, про всякие национальные традиции. И там было видео про корриду. Вы знаете что такое коррида, мисс Амели?
— Да, — призналась я. — Хотя на Изначальной коррида давно под запретом, но есть целый пласт культуры, который посвящен этому красивому и жестокому зрелищу.
— Билли и Ранульфа настолько потрясло увиденное, что они решили непременно устроить корриду, тем более, что убивать быка они не собирались — а вот погонять его по загону показалось им забавным. В этот день на ферму Аткинсов как раз доставили призового бычка. Ранульф стащил у баронессы её красную ротонду, решив, что она вполне сгодится в качестве плаща — мулеты, а Билли пустил боа нашей матери на бандерильи, которые смастерил из её же любимых длинных спиц. Остальные члены их компании хоть и были не против посмотреть на представление, но от мысли залезть в загон к быку отказались.
— А дальше? — Поторопила я замолчавшего Мика, который в несколько глотков допил оставшееся молоко. — А дальше Билли и Ранульф залезли в загон к быку, и Билли даже попал в него своей бандерильей. Правда, что-то пошло не так, как они задумали, и им пришлось спасаться бегством от разъяренного быка, надеясь при этом только на собственную ловкость и скорость.
В этом месте рассказа Рауль выразительно фыркнул, но, поймав сердитый взгляд Мика, с видимым усилием удержался от комментариев.
— У Ранульфа даже остался на боку шрам от этого приключения! — Победно закончил Мик.
— Этот шрам оставил бык? — Я взволнованно подалась к Раулю и взглянула ему в лицо, машинально отмечая и золотистые искры в глазах, и длинные, густые ресницы, и четкий контур красивых губ. И лишь поймав себя на том, что легкая небритость и растрепанные волосы уводят мои мысли куда-то совсем не туда, я, с усилием, отвела взгляд и поспешила отодвинуться на безопасную дистанцию. Видимо, все дело было в избытке свежего воздуха.
— Не совсем. Боюсь, встречи с быком я бы не пережил. — Кривовато усмехнулся мистер Файн и продолжил, глядя на Мика с необидной насмешкой, — но, к стыду своему должен признаться, что Мальчик мирно проспал все это время. Нас с Уильямом и группой поддержки заметил кто-то из работников Аткинсов, и нас весьма неласково выставили с их территории. А шрам на боку я получил напоровшись на гвоздь в изгороди, через которую перелезал, убегая от рассерженных пастухов.
— О, покажи! — Тут же заинтересовался Мик.
— Майкл, с нами леди! — Напомнил ему Рауль. — Это просто неприлично.
— Жаль, а я бы посмотрела, — себе под нос пробормотала я, и тут же прикрыла рот ладонью. Приходилось признать — свежий воздух действовал на меня самым возмутительным образом. К счастью, моей реплики никто не услышал.
Глава 4
За чередой обычных дней, последовавших за рыбалкой, впечатления утратили свежесть, потускнели, и стали потихоньку отходить на второй план. Правда, мое отношение к мистеру Файну несколько изменилось. Я поймала себя на том, что иногда думаю: как бы он отреагировал на какое-то событие? Или что бы он сказал по интересующему меня поводу? Вот из-за таких несвоевременных мыслей у меня и приключилась неприятность, от которой не застрахован ни один работник библиотеки. Я, задумавшись, нашарила на полке достаточно большой том, привычно потянула его к себе, и не смогла удержать в руках. Книга упала с оглушительным грохотом. Я вспомнила все известные мне слова из числа тех, что категорически не должна знать приличная, воспитанная девушка, и медленно и печально принялась спускаться с лесенки. Мой опыт говорил, что редкая книга переживает подобное падение без последствий, и я пыталась смириться с тем, что книгу придется реставрировать — просто так, на ровном месте.
К моему удивлению, книга была в целости и сохранности. Я с усилием подобрала с пола увесистый том, и тут же пристроила его на ступеньку — держать на весу этот фолиант было тяжело. Моей добычей стало дорогое, подарочное издание в переплете из телячьей кожи с золотым тиснением, на кончике алого ляссе которого было выткано стилизованное изображение цветка левкофея. Мелованная бумага, полноцветная печать изображений и фотографий — книга выглядела как наглядное пособие по роскоши. На обложке значилось: «Новый справочник Дебретта» и год издания по Мейферскому календарю. Я наугад открыла книгу и наткнулась на информацию о семье какого-то графа: год получения титула и заслуги, за которые он был получен; графский герб и корона; перечень предыдущих графов; и, наконец, краткая биографическая справка о графе, который носил титул в год издания справочника, и о членах его семьи.
Тут же, почувствовав азарт, я заглянула в алфавитный справочник и принялась листать страницы, ожидая увидеть знакомые лица родителей. Однако когда я открыла нужный разворот, то почувствовала, будто меня окатили холодной водой. На семейном портрете молодая, хрупкая тетушка Агата стояла за креслом дяди Винсента, сидевшего в расслабленной позе, полуобернувшись к жене. А чуть ниже на странице был еще один портрет, который был хорошо мне знаком. В то утро, много лет назад, его напечатали во всех газетах и показывали в новостных передачах по множеству каналов Галанета, только тогда он был обрамлен в черную рамку или на него была наложена траурная полоса. Снимок был сделан в день тридцатилетия Огюста, сына дяди Винсента и папиного кузена. Огюст тогда выиграл Гран-При Империи, и для снимка позировал в лётном костюме, так выгодно подчеркивающем его фигуру. Он стоял у своего катера, поставив одну ногу на ступеньку и зажав шлем подмышкой, и улыбался лукавой и чуть уставшей улыбкой.
Я замерла, и, заложив страницу пальцем, на минуту закрыла книгу, чтобы вновь взглянуть на обложку. Так и есть — год, значившийся на ней, был годом гибели Огюста. Я, в силу возраста, помнила его весьма смутно, но горе от его гибели было настоящим и неподдельным.
Я снова открыла портрет Огюста, и погладила его пальцами. Глаза соскользнули на текст рядом с ним, выхватывая куски: «Неистовый Огюст…», «Неоднократный чемпион…», «…заявил об уходе из гоночного спорта…», «…последний сезон…», «…готов связать себя узами брака…».
Настроение стремительно поползло вниз. Я подумала, что хорошо бы вернуться к своей работе, но тут во мне проснулось любопытство. Несса на семейном портрете была чудо как хороша — маленькая девочка в зеленом бархатном платье с огромным бантом среди рыжих кудряшек. На снимке она сидела на руках отца, а её мать, леди Кэйтлин, прижималась к плечу мужа, и все трое были удивительно похожи друг на друга.
Затаив дыхание я нашла следующую интересующую меня страницу. Снимок Рауля был самым последним — подросток в форменном темно-синем сюртуке Тауссета. Быстро произведя нехитрые арифметические действия я посчитала, что на снимке Раулю четырнадцать, и он только начал учится в престижной закрытой школе. Я еще раз вгляделась в снимок — в позе Рауля не было ни нарочитости, ни скованности, которые, например, присутствовали на портретах Ксава-подростка. Тринадцатилетний Ксав, которого точно также фотографировали для Дербетта в новенькой, только присланной от портного форме, извел и родителей, и специально приглашенного фотографа. В тот год его организм начал активно меняться, и если пробивающимся над верхней губой пушком и тремя волосками, появившимися на груди, он страшно гордился, то вот прыщи, частые спутники переходного возраста, здорово отравляли ему жизнь. Мама посмеивалась и поддразнивала его, говоря, что он легко отделался — она-то, в свое время, носила еще и специальные приспособления для исправления неправильного прикуса, распугивая даже тех поклонников, кто мог бы закрыть на прыщи глаза.
И все же, было так странно смотреть на портрет подростка, надо лбом которого топорщилась непокорная черная прядь, а нос и щеки оккупировала целая россыпь веснушек, и понимать, что это тожеРауль, снова открывающийся с другой, незнакомой прежде стороны. Я прикрыла глаза, вызывая в памяти тот миг на рыбалке, когда я в подробностях рассмотрела лицо Рауля. Нет, с памятью у меня все было хорошо — у нынешнего, холеного и вальяжного мужчины, была абсолютно чистая кожа. Возможно, в справочник вкралась ошибка, и это чья-то чужая фотография? Я вчиталась в строчки Дербетта, с пристрастием рассмотрела портреты братьев и родителей, и все-таки вынуждена была признать, что никакой ошибки нет. Это действительно был подростковый портрет младшего мистера Файна, а, значит, в пропаже с его лица веснушек крылась какая-то тайна. И мне было бы очень любопытно её узнать.
