– Однако едва ли кто-то из нас мог ожидать… – мужчина глядит в сторону двери в спальню Миреллы, и мне видится в его глазах мимолётная тень вины, неловкости.
– Не могли. Но так уж оно сложилось.
– И теперь нам обоим придётся принять то, как повернула эта дорога. Благодатные не даровали мне наследника… и забрали каждую из жён прежде, чем… – фразу Стефан обрывает и вновь отворачивается к огню. – Многие уверяли меня, что причина в них, в моих жёнах. Сын первопрестольного древа не может быть бездетен, не так ли? Позднее появились те, кто искал ответ в проявлении божественного недовольства, и вероятность злого умысла не исключала гнева Четырёх. Ни одна не была беременна.
Хмурюсь, пользуясь тем, что Стефан не видит выражения моего лица.
Тела несчастных женщин проверяли?
Похоже, что да.
Не припоминаю, как именно закатники назвали артефакт, определяющий беременность на ранних сроках, но среди людей, далёких от оплаты услуг ордена, гуляет упрощённая, куда более дешёвая его версия из числа поделок, изготавливающихся в обход ока Заката. Не знала, что его возможно использовать для подобных случаев, если, конечно, речь об этом артефакте, а не о каком-то другом… Хотя ума не приложу, что давало знание, носила ли умершая дитя?
– Поэтому я заподозрил, что причина может скрываться во мне.
– Порою нужно больше времени, чтобы женщина понесла, – замечаю я. – Зачатие не всегда происходит сразу, с одного или двух раз… или даже нескольких.
Догадываюсь, о чём Стефан подумал – всего-то неделя страсти, безумной, беспечной, безудержной, со случайной девушкой и вот в соседней комнате его дочь укладывает кукол спать, а три фрайнэ, ставшие его жёнами пред законом и богами, не сумели даже забеременеть за отпущенные им несколько месяцев супружеской жизни.
– Аурелия была моей женой больше года, – в голосе пробивается ершистое недовольство. – И уж поверь, о своём долге мы не забывали.
Первая супруга.
Первая надежда.
Первая потеря.
Я не видела Аурелию даже на миниатюрах – бездонная пропасть разделяла ту мою жизнь и императорских суженых, – но, кажется, она была единственной, кто сколько-нибудь пришёлся Стефану по нраву.
Двум следующим повезло меньше.
– В прошлом месяце мне исполнилось тридцать восемь, что означает неминуемое приближение срока. Меньше двух лет на исполнение этой части долга перед Империей и никаких гарантий, что, если я обвенчаюсь с одной из ныне избранной четвёрки дев, история не повторится самым жестоким образом. Мирелла же доказывает, что у меня могут быть дети.
– Незаконный ребёнок от полукровки, – бормочу себе под нос, но Стефан прекрасно слышит бессильное моё ворчание.
– Пусть так. Для меня, в нынешних обстоятельствах, и этого довольно. У меня появился шанс, не невесомый, не хрупкий настолько, что рассыплется от легчайшего дуновения ветерка, но настоящий, крепкий. Ребёнка можно признать, назвать продолжением ветви, и он станет таким же законным, как любой другой, рождённый в освящённом союзе.
Я начинаю понимать, куда Стефан клонит, и проясняющиеся перспективы нравятся мне меньше собственных домыслов.
– Конечно, ты можешь признать Миреллу, хотя боги ведают, как ты собираешься это провести и как примут твоё решение двор и страна. Но твоя воля не сделает мою кровь чище, не вытравит из меня яд моего происхождения.
– Ты признанная дочь рода Завери, от этого и оттолкнёмся.
– Мой отец был последним. Сколь мне известно, после его смерти не нашлось ни единой дальней ветви, что приняла бы право старшинства в роду и жалкие крохи имущества. Древо Завери иссохло, замок и оставшиеся земли, как положено в подобных случаях, отошли императорскому венцу.
– Последняя в роду Завери – ты, – заявляет Стефан непреклонно.
– Я связана с Завери разве что на бумаге, – всё же возражаю я.
– Неважно. Ты – последняя в роду, признанная своим отцом, и никакие пустопорожние сплетни этого не изменят. Есть документы, подтверждающие твоё законное происхождение, – вот что действительно важно. Что до слухов… оглянись, Астра, ты давно уже не в Эате, ты в сердце Империи и с твоего рождения минуло достаточно лет, чтобы не вспоминать о глупых пересудах в далёком, затерянном на побережье краю.
Он не отступит. Он решил и назад не повернёт.
Однако и я не готова ещё умолкнуть, безропотно склоняя голову пред его волей.
– Что ж, ты можешь признать Миреллу, можешь для вида немного очистить мою кровь, но ты не можешь отринуть традиции предков и назвать суженой не одну из избранных дев, а какую-то… никому неизвестную нищую фрайнэ из засохшего рода. Пускай ты уже определил будущее дев жребия и наше с Мирой заодно, но понимаешь ли ты, что это твоё решение идёт вразрез со всем, что знают и чего ждут твои подданные? Они не примут меня, и неважно, кем ты меня назовёшь, хоть первой из первых.
– Примут.
– Ты так уверен?
– Да. И если Четверо не обойдут нас своей милостью и ты родишь сына, то и твоё происхождение, и моё отступление от традиции потеряет прежнее значение. Думаешь, народ действительно жаден до сплетен многолетней давности? – мужчина вновь оборачивается, смотрит снисходительно. – Да большинство из них даже в Эате никогда не были и никогда не побывают. Ты не юная фрайнэ, только-только покинувшая отчий кров, ты жила среди простых араннов и должна знать, что у них полно иных забот.
Знаю.
Как знаю и то, что для фрайнов появление уже не юной фрайнэ Никто из Ниоткуда обернётся костью, кинутой своре голодных бродячих собак.
Сначала фрайнэ Никто.
Затем суженая государя – в обход всем известных традиций.
Потом жена.
И мать наследника, а то и императрица.
Слишком стремительный взлёт, непозволительный, неслыханный, даже для фрайнэ Никто, что уж говорить о смеске.
– А если рождение Миреллы… случайность, которой не суждено повториться? – настаиваю я. – И ты зазря растратишь оставшиеся драгоценные годы на меня и бесплодные попытки?
– Первенец императора, не суть важно, девочка или мальчик, должен появиться прежде наступления срока. Если это условие выполнено, и император с супругой крепки здоровьем и полны сил, то ничто не мешает зачать второго ребёнка и после преодоления рубежа, – в глазах Стефана отражается странное выражение, сумрачная задумчивость, словно в мыслях его проклюнулся росток новой идеи. – Быть может, в том-то и крылась причина прошлых неудач…
– В чём?
– Пока вы с Миреллой останетесь в этих покоях, – ответом мужчина не удостаивает, взгляд отводит. – Вас обеспечат всем необходимым, любое ваше пожелание будет исполняться немедля – в разумных пределах, естественно. Ваше пребывание во дворце должно оставаться тайной, и я постараюсь сохранить её таковой до тех пор, пока не разрешу некоторые вопросы. Поэтому стража продолжит быть при вас неотлучно и ваши передвижения по дворцу будут временно ограничены. Если ты захочешь послушать благодарения или помолиться, то просто скажи и к тебе придёт доверенный служитель Четырёх. Надеюсь, ты понимаешь, что так надо – прежде всего для вашей безопасности.
Медленно отодвигаю от себя бокал.
– Вижу, ты всё решил и распланировал. С арайнэ Андой, моей домохозяйкой, ты, полагаю, тоже договорился?
– Конечно.
Набитый золотыми кошель и впрямь разрешал многие заботы. И почтенная арайнэ, сколь бы невысокого мнения о фрайнах и их содержанках ни была, с показной неохотой деньги приняла и поторопилась забыть что о досадном происшествии, что о беспутнице, едва не замаравшей репутацию честной уважаемой домовладелицы.
– Посетить нашу обитель и предупредить о своём дальнейшем отсутствии я, вероятно, не могу.
– Вам с Миреллой нельзя пока покидать пределы дворца.
– Но хотя бы написать Грете я могу?
Стефан медлит, однако всё же кивает.
– Если пожелаешь. Письмо передадут лично в руки. И… само собой, ты не можешь рассказать ей или кому-либо ещё всю правду.
– Разумеется, – отодвигаю бокал аж на середину стола, потому что, кажется, вот-вот схвачу его и запущу в Стефана. – А что с моими клиентами?
