мне.
– Как в темницу?! – воскликнула, когда меня бесцеремонно схватили под руки.
– Если вам нечего больше сказать, смысла в беседе нет, – пожал плечами бравый воин Стейнар, привлекая внимание к их ширине и фактуре.
Сглотнула, впервые видя такой мощный экземпляр. Да что же это делается-то. Только удалось встретить прилично выглядящего мужика, и тот – негодяй, желающий упечь меня за решетку. Ах, да, их целых двое – Адальберт и Стейнар. У-у-у, негодяи.
– Подождите, подождите! Есть, что сказать, есть! – я начала упираться и одергивать руки, чтобы меня не держали, словно последнюю преступницу.
– Внимательно слушаю, – командир жестом остановил своих подчиненных, вызвав у меня вздох облегчения.
– Вы его не слушайте, он – негодяй и мошенник, – решила подставить ближнего под обстрел, ну так, этот горе-зуботолог мне вообще не друг, его телеса не жалко, тем более, в моих словах ни грамма лжи. – Он нарочно лечил первого лорда неправильно и занимался вредительством, чтобы тот чаще приходил и оставлял у нас свое золотишко.
– У вас? – усмехнулся и вздернул брови господин Стейнар, раздражая меня своей улыбкой.
До того злость во мне взыграла, что хотелось надавать ему тумаков, чтобы пару клыков выпало. Нечего тут сверкать своей красотой и насмехаться над несчастной сиротой.
– В зуботологию, – процедила сквозь зубы, потихоньку закипая от того, что он цепляется к моим словам, пропуская мимо ушей их смысл.
– И? Разве не все таким промышляют? – скрестил руки на груди и обвел меня своим нахальным взглядом, особо задержавшись на груди, вот же нахал. – Только и тянете с приличных граждан золото да нервы.
Я ахнула от такого оскорбления, но не нашлась, что ответить. Всё же частично он прав, многие нечистые на руки, но я-то, я-то… Открыла и закрыла рот обратно, ведь крыть было нечем, я тут вообще без роду-племени, на птичьих прав, без диплома и приличного стажа.
– Проверьте его диплом, обыщите зуботологию, увидите, что я тут совершенно ни причем. И вообще… – покрутила головой и вздернула подбородок, говоря всё более уверенно с каждой минутой. – Я тоже жертва обстоятельств и действий Корнезуба. Вот!
Захотела быстренько переквалифицироваться из соучастницы в потерпевшую, авось отпустят домой.
– Корона благодарит, что поделились своими подозрениями, – как-то язвительно произнес Стейнар, а затем снова подал знак стражникам, – но суда вы все равно будете дожидаться в темнице.
И на этой ноте меня силком выволокли из кабинета. Я пыталась возмущаться, только на мои жалкие потуги никто не обращал внимания.
Путешествие через длинный коридор в полумрачное подвальное помещение было стремительным. Меня бесцеремонно бросили в камеру, да так, что я упала на колени, а за моей спиной с грохотом захлопнули решетчатую дверь.
– Никакого уважения к женщинам, – зло прошипела я, встав на ноги и отряхивая ладони от налипшей грязи.
На мое возмущение в камере неожиданно разразился дружный хохот.
– Ты с какого дерева свалилась, подруга?! К падшим женщинам уважения никогда не было! – и снова хохот.
Я удивленно подняла глаза, поняв, что попала не в одиночную камеру. Осмотрелась и закатила глаза вверх. Миры разные, а ничего в этой жизни не меняется, везде одно и тоже. Гадство!
В камере я провела всего сутки. Но и этого хватило чтобы познать всю прелесть антисанитарных условий и соседства с крысами. За ночь я не сомкнула глаз ни на секунду. Непрерывный писк и шорох наводили на меня ужас. Я постоянно дрожала то ли от холода, то ли от страха, а может всё вместе.
Оказалось, что одно отличие здесь всё же было, хотя сомнительно, надо сказать. Как только наступило утро, меня снова выволокли из камеры и как есть в таком виде потащили по темным грязным коридорам.
– Что вы делаете? Что за беспредел! А ну отпустите! – пыталась брыкаться и лягаться, но без толку.
Никто со мной не разговаривал, всё происходило молча.
– Подсудимая доставлена, – равнодушно отрапортовал один из стражей.
И только потом я обратила внимание, что привели меня в огромный зал, где было множество стульев и постамент спереди. Повсюду сновали люди, стражи, в зале был полный аншлаг. Он гудел, словно растревоженный улей. Раскрыв рот, наблюдала за разномастными расами, пока не наткнулась на Корнезуба, который был заточен в клетку, какие бывали на телевизионном суде, которые так любила смотреть моя пожилая соседка по лестничной площадке, порой мешая мне спать в выходные по утрам.
– Встать, суд идет! – громогласно объявил пожилой на вид старик в черной сутане.
Меня как раз только успели завести в клетку к бывшему горе-начальству, который смотрел на меня волком. Он сидел на скамейке.
Чувствуя слабость от голода, отодвинулась на самый край, боясь, как бы он не накинулся на меня с кулаками в порыве гнева. Хотя я ему как раз ничего и не сделала.
– Уважаемый Адальберт, Первый Лорд Конфессии нашей достопочтенной Империи Лайреон обвиняет господина Корнезуба Малгорского, главного столичного зуботолога, в совершении злоумышленных действий в отношении здоровья лорда с целью вымогательства… – начался процесс, и слово каждого участника я ловила с открытым ртом.
Боялась пропустить, когда дело коснется меня.
– Ложь! Наглая клевета! Да у меня заморский диплом, да я!… – вскочил и закричал со своего места Корнезуб, хватаясь цепкими пальцами за прутья решетки.
Он всё продолжал орать, пока его юрист не подошел и не заткнул его. Тот, видимо, пришел в себя, увидев, с каким шоком на него смотрят зрители, и с каким грозным видом надвигается стража, собираясь основательно стукнуть горластого зуботолога.
Я же терялась от страха, понимая, что единственная, кто здесь совершенно без какой бы то ни было защиты, это я. Даже у главного подсудимого и то есть адвокат, а я так, словно сбоку припеку. Ощущение, что суд этот номинальный и просто создан бутафорией, чтобы успокоить народ, якобы “смотрите, у нас равноправие, вы можете надеяться на честное следствие, так что исправно платите налоги и будет вам защита”.
– … Наказание в виде пожизненного лишения права заниматься лечебной деятельностью и ограничение свободы сроком на три года господину Корнезубу, его сообщнице, обвиняемой в статье восемь подпункта три Уголовного Кодекса Империи Лайреон, назначить работы на каменоломне сроком на пять лет… – всё продолжал говорит официальным тоном судья, а я от его слова потеряла дар речи.
Это что же получается, я здесь совершенно ни
