— Предлагаю забрать ее в пресветлый лес, анлер покормит с месяц морковкой, сразу вежливая станет, — топая за хозяином по тропке, на ходу придумала наказание Лира, и оглянулась, — а куда мы идем?
— Так вы его мать видеть хотели? — искоса глянул на сына оборотень, — она теперь тут… ушла из дома, еще весной.
— Но я никого не чувствую… — Ленора остановилась и присмотрелась, — не может быть…
И почти бегом рванулась к стройной яблоне, на которой не висело ни одного яблока. Дриады, мигом забыв про упрямую девчонку и не менее упрямого хозяина, помчались за ней, окружили дерево, прижались к гладкой, бурой коре.
Старый оборотень только насупился, Колейла давно не проявляла интереса ни к нему, ни к дому. А с тех пор, как ушел Зарон, и разговаривать почти перестала. Оживлялась только тогда, когда получала весточки от сына и вот в этом, как Джозор убедился, его полукровок был постоянен. Посылал матери послания с любой оказией. Да и далеко от границы не уходил, жил в деревеньке за перевалом, они время от времени проверяли.
И только ему дриада и отвечала, писала что‑то на листьях тополей, скручивала в трубочку и отдавала тем, кто мог передать. Но ни посмотреть, ни прочесть ее послания никому другому не удалось ни разу. Джозор тяжело вздохнул, и переступил с ноги на ногу, думая, что и сам давно готов ее отпустить, пусть сидит себе в дереве. Да вот надел ей по глупости в юности родовой браслет, и теперь связан до смерти. Оборотень может привести в дом столько самок, сколько прокормит, но браслет может надеть только одной. И союз этот нельзя расторгнуть ничем. Потому и злится Зарния, и ненавидят дриаду его младшие дети. Несмотря на то, что они чистокровные оборотни, законный наследник у него один, Зарон. И как раз ему это имение и стада нужны меньше всех.
Старый оборотень вспомнил слова дриады и вздохнул еще тяжелее. В том, что она сказала правду про титул и поместье, он не сомневался, дриады не лгут. Но знал и другое, нужно убедить первенца отказаться от своих наследных прав на ритуальном камне, а как попросить его об этом, если они не разговаривают уже больше полусотни лет, не имел никакого представления.
— Перестань пыхтеть, — рыкнула на него красивая синеглазая магиня в полумужском костюме, — потом с тобой и твоей хамкой разберемся. А сейчас лучше отойди.
Старый оборотень отлично видел, что она не дриада, что‑что, а в аурах к ста годам может научиться разбираться любой чистокровный вызвер. А ему давно под триста, с первого взгляда всех оценил. И даже то, что в сыне почему‑то стало намного больше силы, заметил. Но это не значит, что он готов позволять ей вести себя так, словно она тоже имеет право его поучать, как лесной дух.
— Ты! — Грозно начал он, и весь напрягся, словно перед броском, но она легко отмахнулась, и старейшина вдруг понял, что не может ни пошевельнуться, ни просто закрыть рот.
Но вовсе не это было главным, тем, что остро ударило в самое сердце. Когда она подняла руку, просторный рукав легкой туники опал вниз, и он заметил то, чего никак не ожидал увидеть. Костяной родовой браслет, означающий, что это единственная истинная супруга сына. Та, кто по всем их законам является сейчас, когда ушла Колейла, хозяйкой в его доме, старшей по статусу из всех женщин. И Зарон это знал, ему ли не знать. И значит, мало еще они наказали его младшенькую, она теперь перед старшей невесткой на коленях ползать должна, чтоб прощение вымолить.
Джозор скосил глаза на яблоню, и быстрее отвел, там творилось что‑то несусветное. Вместо нескольких бледных, зеленоватых ореолов пылал костер неистово–изумрудного цвета, и понять, откуда это взялось, и чем обернётся, было невозможно. Можно было только догадаться по обрывкам тихих, ласковых слов, что кого‑то уговаривают, и несложно догадаться, кого. Но он‑то точно знал, ее не выманил даже майский мед, не произвел никакого впечатления прижатый к стволу брачный браслет.
— Не бойся, — голоса стали чуть громче, и оборотень разобрал некоторые слова, — все плохое уже позади. Тебя ждет пресветлый лес, янтарный бассейн… твой сын Зарон, все мы. Идем, пусть яблоня подождет. Она теперь здорова, и все гвозди мы вытащили. Ну, давай, смелее, Колейла, ты же дриада!
Тихий вздох сорвался с губ Зарона, он рванулся вперед, но жена обвила руками, удержала.
— Подожди, милый, не торопись, дай ей немного осмотреться… у вас будет возможность поговорить всласть.
Джозор неверяще оглянулся, и захотел протереть глаза, но руки по–прежнему не слушались.
Дриад возле дерева было уже не четверо, а пятеро, но пятая вовсе не была сухой и мшисто–седой, как его Колейла. Рядом с гостьями стояла тоненькая и полупрозрачная девушка, весен восемнадцати, не более. И у нее отдавали зеленью не только глаза и ногти, но и волосы.
— Мы на водопад, — тихо скомандовала старшая дриада, и возле дерева вдруг забил родничок, растекся светлой лужицей, — Илли, вы тут разберетесь?
— Не волнуйся, — ответила одна из молодых дриад, и старшие исчезли вместе с новенькой.
— Э… — Джозор вдруг почувствовал, что уже может говорить, — но ведь она… моя жена!
— Уже нет, — строго ответила та из девушек, — что была пониже ростом, — Твоя жена умерла. А та, кто родилась из ее духа, не помнит зла и не связана еще никакими обязательствами.
Старый оборотень поднял в знак доказательства своей правоты левую руку и обнаружил, что рядом с его собственным браслетом появился второй, чуть потоньше и едва заметно отливающий зеленью. Тот, что он некогда надел на запястье своей дриаде. И это означало, что его жены действительно больше нет, и он свободен отдать родовой браслет новой избраннице. Вот только никакого желания отдавать его почему‑то в себе не находил.
Постояв с минуту возле дерева, и рассмотрев возле корней несколько толстых, кованых гвоздей, покрытых похожей на засохшую кровь ржавчиной, Джозор поднял их, сунул в карман и уныло поплелся за шагавшими к дому гостями. Он всю жизнь считался суровым и справедливым старейшиной, и вершил суд в своем роду твердой рукой, но теперь впервые за много лет вдруг ощутил, что не знает правильного ответа на возникшую проблему. И хуже того, не уверен, что он вообще существует, этот правильный ответ.
— Отец, — выскочив на крыльцо, закричал средний из трех сыновей, Таор, — в доме творится что‑то странное!
Заметил гостей и нахмурился, но ничего не сказал, пока не пригляделся к аурам.
Ну, хвала духам, хоть у одного сообразительности хватило, перевел дух отец, и взмолился про себя, чтобы сын молчал бы и дальше, дриады и так злы как зимние смерчи.
— Сейчас разберемся, — пытаясь хоть чуточку спасти положение, строго ответил он сыну, — а ты почему дорогих гостей не приветствуешь, как положено? Не видишь, кто к нам пожаловал?
