— Нет, но этот кофе…
— Кто его пьет, Кайлин? Ты или дядя? — повысил тон Нистен, сжимая руку на груди в кулак.
— Я!
— Ты или дядя? Ведь ты стоишь у гроба!
— Дядя, он пьет кофе!
— А где стоишь ты?
— Рядом с ним.
— В офисе?
— Да. Я прикасаюсь к его руке, но она холодная.
— Ты хочешь выпить этот кофе вместо него?
— Да.
— Почему, Кайлин?
— Я не хочу бояться смерти!
— И ты хочешь выпить этот кофе, чтобы узнать, что это такое — умереть?
— Да.
— И больше не бояться этого?
— Да, — заплакала Кайлин и схватилась обеими руками за грудь.
— Но ты уже умерла!
— Нет!
— Да, ты умерла уже. Ты не помнишь?
Нистен выдохнул от облегчения, когда боль в груди унялась.
— Да, там, в машине. Я умерла в машине.
— В какой машине, Кайлин? — спросил Нистен с ужасам в глазах поворачиваясь к Гийону.
— На трассе, в машине.
— Сколько тебе лет?
— Шестнадцать.
— Куда вы ехали?
— В загородный дом.
— Где ты сидела?
— Справа от матери, она была за рулем.
— Вы одни?
— Да, мама злилась, потому что брат в последний момент отказался ехать.
— Вы ругаетесь из-за этого?
— Да. Я тоже не хотела ехать.
— Почему?
— Я могла пойти на вечеринку вместе с ним.
— И мама отвлеклась?
— Да, она начала кричать на меня и не заметила, что дорога начала извиваться. Нас выбросило за ограждение в кювет.
— Почему ты умерла, Кайлин?
— Потому что здесь темно, и я не смогу выбраться.
— Тебя прижало?
— Да. Меня зажало между дверью и приборной панелью. И я больше не могу шевелиться.
— А где твоя мама?
— Ее выбросило из машины через лобовое стекло.
— Она не пристегнулась?
— Нет.
— А ты пристегнулась и теперь осталась здесь одна?
— Да.
— Тебе больно?
— Нет, мне не больно. Здесь темно и я знаю, что умру сегодня по-настоящему.
— Тебе страшно?
— Да.
— Но ты не умерла в тот день.
— Нет?
— Нет, в тот день ты не умерла. Вспомни, кто тебе помог?
— Там люди вокруг. Они что-то кричат.
— Они помогут тебе?
— Да, они помогут мне.
— Вспомни, Кайлин, где ты сейчас находишься?
— На похоронах.
— Нет, Кайлин. Вспомни, где ты уснула и кто был рядом с тобой?
— На веранде. Я уснула на веранде.
— Нет, Кайлин. Вспомни, где ты ложилась спать сегодня, и кто пришел к тебе в гости?
— Нистен! — прохрипела Кайлин и подорвалась с места.
Несколько минут она молча сидела на одном месте, пытаясь осмыслить, что именно только что пережила и как это стало возможным.
— Сколько ты просидела в той машине, Кайлин? — спросил Нистен, поднимаясь с пола.
— Полтора часа.
— У тебя есть проблемы с замкнутыми пространствами?
— Да, — выдохнула Кайлин. — Большие проблемы.
— Когда в следующий раз ты останешься одна в пустой комнате, закрой глаза и представь, что вокруг тебя люди. Это должно помочь.
— А что с ее даром? — спросил Гийон, обращаясь к Нистену.
— Она воспринимает все это таким образом только по одной причине: она боится смерти и хочет умереть вместо них, чтобы побороть этот страх.
— А что с ее последним эпизодом?
— Не знаю. Может быть, она не почувствовала, как умерла. А может, что-то не давало ей покоя в этом деле. Кто знает, — пожал плечами Нистен.
— Я хочу продолжить! — резко ответила Кайлин.
— Не сегодня. Это слишком большая нагрузка на твою психику.
— Но, у нас нет времени.
— Я согласен с Нистеном: хватит с тебя на сегодня. Да, и сам Нистен наверняка устал. Ты должна это понимать.
— Хорошо, — согласилось Кайлин. — Тогда продолжим завтра, если вы оба не против?
— Нет, не против, — улыбнулся Нистен и начал собираться.
Кайлин осталась в гостиной, а Гийон вышел проводить нейрами.
У самой двери Нистен обернулся к нему и, наклонившись поближе, сказал:
— Ты не сможешь оградить ее от этого. Как ни старайся, она все равно будет проходить через эти видения снова и снова. Если хочешь ей помочь, просто прими это и будь рядом в нужную минуту.
— Почему ты говоришь мне все это?
— Потому что сам через это прошел. Ты не сможешь ее остановить. Поэтому, просто прими.
— Спасибо, — ответил Гийон, пожимая руку Нистена на прощание.
— Завтра в восемь. Попробуем разобраться, почему она "зависла", и попытаемся исправить положение.
Кайлин услышала, как Гийон закрыл входную дверь.
— Все хорошо? — спросила она, ложась на диван и укрываясь пледом.
— Это я у тебя должен спрашивать, — улыбнулся Гийон и присел возле нее на полу.
Волосы Кайлин спутались, торча в разные стороны, лицо осунулось, а под глазами залегла тень усталости. Но, даже такой она казалась ему самой красивой и желанной в этом Мире. Что он потерял и что приобрел теперь? Она стала его смыслом, стимулом, чтобы жить дальше и не оглядываться на прошлое.
— Почему ты так смотришь? — спросила Кайлин, всматриваясь в его лицо.
— А как я смотрю?
— С грустью.
— Я люблю тебя, — сказал он невпопад и, подхватив ее на руки, поднялся с пола.
— Ты будешь опять мне доказывать это? — спросила Кайлин, пряча лицо у него на груди.
— Буду, зайчонок. Каждый день я буду тебе это доказывать.
Кайлин еще долго не могла уснуть. Неприятные мысли занимали ее голову. Она столько раз в жизни умирала. Пусть за кого-то, пусть однажды и по-настоящему, и вдруг она поняла, что ничто в будущем не способно уберечь ее от этого. Например, она завтра может выйти из дома и больше никогда в него не вернуться. Никогда. "Умирать легко", — повторяла она снова и снова, но неприятные мысли вновь заполняли ее разум и слезы появлялись на глазах.
Что изменилось сейчас? Все, наверное. Она задумалась о том, что будет дальше. Рано или поздно ремонт в ее доме закончится и тогда у нее не останется предлога для того, чтобы жить здесь, рядом с ним. А она не хотела уходить. Она хотела остаться. Но он не говорил с ней об этом. Да, и к чему? В его жизни все это уже было и, в отличие от нее, он пережил это один раз. Захочет ли снова, вот в чем вопрос. И сможет ли она оставить его, даже если поймет, что он не захочет.
"Семья". Простое слово, состоящее из пяти букв. Но смысл его невозможно описать даже в пяти словах. Она хотела, чтобы у нее была своя семья. Он, она и еще кто-то…
Кайлин положила руки себе на живот и сжала пальцы. Каким бы отцом он был? Как воспринял бы новость о ее беременности? Так много вопросов, на которые у нее не было ответов.
Кайлин спрятала лицо в руках и, отвернувшись от спящего Гийона, заплакала. Ей было жалко себя, и это чувство, вызывающее в ней одно лишь презрение, заставляло ее плакать сильнее.
