Обратно в кабинет я проскальзываю за секунду до того, как дверь с шипением закрывается.
А в кабинете словно беснуется армия полтергейстов. Ящики вылетают из стола, бумаги фейерверком рассыпаются в воздухе. Я изумленно отмечаю, что тело Лора уже исчезло. Мне известно, что они исчезают после смерти, просто я не знала, как быстро это происходит. Рассыпаются, как вампиры в «Баффи», которую я никогда в жизни не смотрела, пока несколько месяцев назад меня не заклинило на сериалах о паранормальном, словно я могла почерпнуть из них что-то полезное. Я хмурюсь. Но тело Бэрронса не исчезало так быстро в Фейри, в тот день, когда мы с Риоданом его убили. Хотя и тут нечему удивляться — в Фейри все идет не так, как должно бы.
— Если ты ищешь договор, — говорит Риодан, — то я держу его там, где ты никогда его не найдешь. Верни мне Дэни, и я его разорву.
Джейда материализуется в центре кабинета, холодная и отстраненная, как всегда. На бедре у нее ножны с длинным изогнутым ножом, на поясе спереди висит кобура с «Глоком», на плече ремень автомата, который она убрала за спину, грудь перекрещивают ленты с патронами. Выглядит она яростной, дикой, потрясающей.
Раньше Дэни была покрыта синяками от «стоп-кадрирования». Похоже, Джейда сумела справиться с проблемой. Движения ее гладкого длинноногого тела намекают на то, что ее вторым именем должно быть «Грация». В черных кожаных штанах, армейских сапогах, черной безрукавке, с длинными рыжими волосами, которые она собрала на макушке в конский хвост, Джейда напоминает мне Анджелину Джоли в фильме «Лара Крофт, Расхитительница Гробниц», и лицо у нее фарфоровое, безупречное, красивое, сильное, ледяное. Помимо тонкого пояса из серебристых звеньев, единственным украшением ей служит серебряно-золотой браслет. Я смотрю на него пристально, пытаясь вспомнить, где я раньше видела это украшение. Или очень похожее на него.
Взгляд Джейды скользит по обнаженному телу Риодана вниз, и на ее скулах напрягаются желваки. Она резко вскидывает голову и старается смотреть только ему в лицо.
Я прижимаюсь спиной к стене и изучаю ее, радуясь, что она больше не делает стоп-кадр. Если они опять превратятся в тасманийских дьяволов, то с легкостью меня раздавят.
У меня обрывается сердце. Джейда действительно Дэни.
Сомнений у меня не остается. Теперь в лице этой женщины я вижу подростка. В ее костной структуре, в том, как она себя подает, в огненных волосах, которые ей наверняка приходится усмирять выпрямителем каждый раз, когда она моется или попадает под дождь (а это значит, что с выпрямителем для волос она не расстается, учитывая то, как часто в этом городе дождит).
Поверить не могу, что раньше я этого не замечала.
Хотя нет, могу. У меня не просто не было причин предполагать, что за пару недель Дэни сумеет вырасти на четыре-пять лет; дело еще и в том, что период от четырнадцати до девятнадцати-двадцати способен на невероятные метаморфозы. Гадкие утята становятся лебедями, а лебеди порой теряют свою юную прелесть и превращаются в уток. От четырнадцати до двадцати происходит максимум изменений, мужчины и женщины становятся завешенными — ментально, эмоционально, физически.
Я прижимаю руку к груди, словно это как-то поможет успокоить боль в моем сердце.
Это сделала я.
Это я загнала Дэни в портал, где она потеряла все эти годы, где ей пришлось пережить нечто такое, что заставило временное расщепление личности стать постоянным, похоронив Дэни примерно так же, как Книга хотела бы похоронить меня.
Я должна все исправить. К несчастью, Джейда хочет только одного: запереть меня вместе с Круусом.
— Той, что подписала этот договор, больше не существует, и выполнять его некому. — Взгляд Джейды снова непроизвольно опускается по телу Риодана, и ее лицо напрягается.
Я ее понимаю. Тело у него невероятное, мощное, идеальное. Теперь я вижу его родственное сходство с Бэрронсом. Черт возьми. Риодан не просто возбужден, — да, я смотрю на него и не собираюсь этого стыдиться, потому что сами попытайтесь не смотреть на шикарного обнаженного мужчину, стоящего перед вами, когда вам двадцать три, вы совершенно здоровы и полны агрессии, которую очень хочется выпустить. Мне кажется, мужчины не осознаю́т, что женщины считают их половые óрганы красивыми. Не все. Но некоторым представителям сильного пола достается подарок от матери Природы, идеальной длины и толщины, покрытый красивой бархатистой кожей оливкового цвета с карамельным розовым оттенком, отчего он напоминает сочный леденец, а поскольку Риодан недавно либо воском, либо лазером, либо бритвой…
Я ловлю себя на том, что собираюсь громко прочистить горло. И приклеиваю взгляд к его лицу, от которого не хочу отвлекаться, пока не выйду из этой комнаты, и да поможет мне Бог. Я глазею на голого брата Бэрронса. Отчего-то это навевает на меня смутное ощущение измены.
Риодан пересекает комнату и останавливается в паре футов от Джейды, достаточно близко, чтобы действовать на нервы, и не настолько близко, чтобы она — если в ней сохранилось столько горячей крови, сколько я подозреваю, — не старалась удержать взгляд на его лице так же сильно, как я.
Отлично, теперь мне предстоит не смотреть на его зад. Дальним участком мозга я восхищаюсь тем, что Джейда/Дэни никак не комментирует то, что Риодан обнажен, не спрашивает, где его одежда, и не требует эту одежду натянуть. Игнорируя, она делает это не важным. А ни один мужчина не смирится с тем, чтобы его наготу считали не важной.
— Тогда логично было бы предположить, что ты не придешь сюда, чтобы найти договор.
— Он оскорбляет меня лишь буквой, а не духом.
— Ты знаешь, что этот договор обладает властью. Даже над тобой. Стоит ли мне ею воспользоваться.
— Если ты решишь воспользоваться своей властью, то умрешь быстрее, чем я планирую на текущий момент.
— Так, значит, ты признаёшь, что ты Дэни.
— Было бы неэффективно с моей стороны и дальше отрицать факты, которые, как нам обоим известно, когда-то были правдой. Ключевые слова «когда-то были». Дэни мертва.
— В этом ты ошибаешься. Это ты мертва.
— Я жива. Она никогда не была настолько живой, как я. Дэни постоянно испытывала боль. Я ее уничтожила.
— Стерев при этом все эмоции.
— Я чувствую.
— Фигня. Валюта жизни — страсть, и, как у каждой монеты, у нее есть две стороны: удовольствие и боль, радость и печаль. Невозможно сунуть в карман лишь одну сторону монеты. Или все, или ничего.
Джейда чуть склоняет голову и холодно говорит:
— Возможно, мы похожи, ты и я, и я предпочитаю ходить с пустыми карманами.
— Мои карманы далеко не пусты.
