меня в … коридор.
Ощущение холода пробегает по моим костям, я знаю, что будет дальше.
— Он… не останавливался. Было больно, и я продолжала кричать, чтобы он остановился. Ее горло подпрыгивает от сглатывания, и когда ее руки убираются от лица, ее глаза кажутся запертыми в трансе.
Я немедленно жалею, что спросил о чем-либо эту девушку. Подвергая ее жестоким воспоминаниям.
— Я сожалею—
— Потом это прекратилось. В ее голосе звучит изумление, и она отводит взгляд, ее глаза смягчаются от облегчения. — Он оттащил его от меня. Все, что я увидела, было тело солдата. Упал на землю рядом со мной. Меня подняли и вынесли из того места, я просто цеплялась за него. Я не могла его отпустить. Я не хотела, я была так напугана.
— Кто?
— Рис.
— Байкеры … Я думала… Я думала, они причинили тебе боль. Они украли твою еду и припасы.
Отводя от меня взгляд, она качает головой.
— У нас не было еды. Мы умирали с голоду.
И снова мои глаза возвращаются к холодной реальности, которую я не смогла увидеть. Я оглядываю пещеру, всех людей, которые подают еду, едят ее, смеются. Мой взгляд поднимается на Ред, стоящую в стороне, ее рука гладит пористые рыжие кудри маленькой девочки рядом с ней.
Внезапно все проясняется.
Повстанцы спасали их. Спасали их от солдат Легиона.
Конечно.
Я идиотка.
Слепая и невежественная дура ставшая жертвой пропаганды — той самой лжи, в слепом принятии которой я обвиняла других, — которая заставила меня поверить, что повстанцы — это неуправляемая банда неудачников, стремящихся устроить ад и обокрасть невинных.
— Они совершили налет на ваш улей? Вопрос девушки возвращает мое внимание к ней, когда она вытирает слезы со своих щек.
— Солдаты Легиона. Они тоже совершили налет на ваш улей?
Плотно сжав губы, я киваю.
— Теперь с нами все будет в порядке. Мы в безопасности. Рис говорит, что знает место. За стеной, чтобы никто не смог снова причинить нам боль. Ее улыбка освещает ее грустные глаза, которые полны такой надежды.
Облизывая губы, я опускаю взгляд на тарелку у себя на коленях.
— Я знаю это место.
— Он говорит, что это единственное место, где ты можешь спать под звездами всю ночь.
Зажмурив глаза, я с трудом сдерживаю слезы, и я киваю.
— Это то, что я тоже слышала.
Я протягиваю ей свою тарелку с фруктами. — Возьми мою.
Она принимает еду с благодарной улыбкой.
— Спасибо.
Как я могла быть такой глупой?
Рис шагает мимо нас, сквозь толпу ко входу в пещеру, бутылка все еще болтается у него в кулаке, и я вскакиваю на ноги, чтобы последовать за ним.
Когда я подхожу к охраннику, я жду что он запретит мне проход, но он этого не делает. Вместо этого он отходит в сторону, позволяя мне догнать Риса.
Оказавшись снаружи, я прикрываю глаза от слепящего солнца и замечаю, как он направляется к складу.
— Рис!
Он останавливается как вкопанный, и я бегу по горячему песку пустыни ему навстречу. Натягивая перчатки, он не удосуживается взглянуть на меня, его тело напряжено, плечи сведены от раздражения.
— Ты… Нервное першение пронзает мое горло, и я проглатываю комок.
— Тебя зовут Рис.
Он оглядывается на меня и кивает.
— Мое имя при рождении, да. Но ты назвала меня Шестым.
Мир вокруг меня застывает в оглушительной тишине. Сначала я не могу пошевелиться. Едва могу дышать.
Шесть.
Звук его имени обрушивается на меня, наполняя мои глаза слезами, и я хочу слышать, как он произносит это снова и снова. Я хочу больше этого звука, того которого я жаждала в семнадцать, когда он был немым мальчиком с другой стороны стены. Я чувствую себя пойманной в ловушку сна, и ужас поселяющийся в моем животе, является угрозой, что я могу проснуться в любой момент.
— Скажи мне что-нибудь, что знал бы только Шесть.
Его глаз подергивается от созерцания, в то время как сгибание и потирание рук, кажется, привлекает его внимание.
— Раньше ты пела мне по ночам. Не знал наверняка, что это ты пока не прочитал кое-что из того дневника.
Я протягиваю руку, чтобы коснуться его лица, но отдергиваюсь, сжимая руку в кулак, прежде чем позволить своим пальцам скользнуть по его покрытой шрамами щеке.
Его тело замирает, напрягается. Резкий выдох слетает с его губ. Его глаза вздрагивают, но расцветают знакомством, и внезапно каждая деталь, каждая жесткая черточка его лица вызывает призрачное покалывание в кончиках моих пальцев, когда просачиваются воспоминания.
Шесть.
Как я могла забыть это лицо? Как я могла не видеть его за этими глазами? Приступ нервного смеха застрял у меня в груди, раздавленный неверием в то, что я смотрю на человека, которого считала мертвым.
— Почему ты мне не сказал? Мой голос срывается на вопросе, и убирая руку я прочищаю горло, чтобы подавить рвущиеся наружу рыдания.
Между нами затягивается многозначительная пауза, его взгляд направлен вниз, когда он засовывает бутылку под мышку и разглаживает перчатки на руках.
— Я был мертв внутри. И когда ты настолько мертв, ты не делаешь того что тебе нужно, чтобы снова все исправить. Он фыркает, сжимая руки в кулаки от беспокойства.
— Ты не должна была возвращаться. Его губы изгибаются в усмешке, когда он качает головой.
— Не для меня.
— Что ты имеешь в виду?
Он расправляет плечи и смотрит куда-то в сторону бескрайней пустыни перед ним.
— В ту ночь, когда я сбежал, я побежал к можжевеловому дереву, как ты и сказала. Легион нашел меня там. В его профиле я замечаю, как он нахмурил брови.
— Мне сказали, что ты мертва. Что тебя застрелили при попытке подраться с охранником. Так что я… Он качает головой, поджав губы.
— Я сдался прямо тогда. Сдался сам. Мне было насрать на то, что со мной случилось. Они могли бы вернуть меня в то место. Пытать меня. Убить меня. Это не имело значения. У меня ничего не осталось.
— Я пришла за тобой. Увидела, что осталось. Мои мысли возвращаются к тому моменту, когда я подняла с песка его рубашку и сжала единственную оставшуюся от него частичку.
— Я похоронила себя под тем деревом. Все, чем я была. И я не могла вернуться снова.
— Я не тот мальчик, которого ты помнишь, Рен. В его голосе и выражении лица есть твердость, непроницаемый щит, предназначенный для того, чтобы отгородиться от меня.
— Ты была права прошлой ночью, когда сказала, что я стал бессердечным. Я убивал людей во имя тебя. Способами, которые ни один бог никогда бы не простил. Он проводит рукой по носу и принюхивается, позволяя своему взгляду снова оторваться от моего.
— Я сделала это с тобой?
— Я сделал это с собой. Его челюсть двигается, изгибаясь, когда он скрежещет зубами.
— Каждую ночь я терял себя в галлюцинациях твоего лица. Каждая девушка, которую я спасаю, — это ты. Каждый раз, когда я выхожу
