Наталья потянулась, чтобы дотронуться до его лица.
— Но кто вообще может сделать такой выбор?
— Это — наше наследие, Наталья. Нам дают обязательные ритуальные слова, чтобы сохранить наш вид, наши жизни. Это — наша единственная гарантия защиты. Без света в нашей темноте мы неизбежно уступаем злу, если только не выйдем навстречу рассвету, — его пристальный взгляд переместился с её лица, и вновь встретился с зелеными глазами. — Я был очень далеко за пределами точки невозврата. Я знал точный день своего выбора. Я помню его ярко, но я не сделал того, что было необходимо для гарантии выживания остальной части моей расы. Я выбрал жизнь. Я цеплялся за жизнь, хотя должен был выбрать рассвет.
Она покачала головой, её пальцы нежно прикоснулись к его мужественным скулам.
— Это не правда. Ты сказал, мы — Спутники жизни. Разве это не значит, что тебе предназначено выжить?
Он покачал головой.
— Я был слишком близко. Ты почувствовала это в лесу задолго до того, как увидела меня. Ты не могла сказать, вампир я, или охотник. Я тоже не видел разницы, — он отказался отступать от горькой правды. — Не знаю, есть ли второй момент выбора, после первого. Не могу сказать, знал ли Рэзван о том, что существует время выбора. Я так давно не испытывал эмоций, вообще ничего, что мой разум стал блуждать по тем местам, куда я знаю, он не должен был заглядывать, но я был не в состоянии остановиться.
Наталья глубоко вздохнула, расправляя пальцами его волосы. В нем было столько эмоций, протекающих так глубоко, и оставляющих серьёзные раны от унижения. Он поступился гордостью Карпатского охотника и мужчины, чтобы рассказать свою самую темную тайну, признаться в позорном выборе, сделанном с осознанием, к чему такой выбор неизбежно привел бы, и в еще худшем позоре — неспособности остановить себя на неотвратимом пути к абсолютному злу.
— У Рэзвана не было такого обучения. Никто не вбивал в него знания о том, что могло произойти. Делает ли его это слабым? Действительно ли это предательство всех тех, кого мы любим, или этот выбор украден у нас, потерян в тумане, созданном в наших умах, когда все сливается воедино, и больше нет четких формулировок, одно лишь ужасное, бессмысленное существование?
Вглядываясь в его темные глаза, она почувствовала себя ошеломленной, и даже униженной. Там была боль, боль столетней пустоты. И ещё был страх, страх того, что она отвергнет его.
— Как ты мог подумать, что я могу отвергнуть тебя? Почему? Уж точно не из-за того, что ты обнажил свою душу и признался мне, потому что хотел, чтобы я знала — Рэзван не предавал меня сознательно.
Она осыпала поцелуями его подбородок, уголки его рта. Её язык соблазнительно прошёлся вдоль линии его губ.
— Рэзван, может быть, не собирался тебя предавать, возможно, это просто произошло. Но, Наталья, мой выбор был настоящим предательством. Как твой Спутник жизни, я должен ставить твою безопасность превыше всего остального, и мне следовало выбрать рассвет, когда настал тот самый момент.
Она поцеловала его, мягко и нежно, снова и снова, до тех пор, пока он не открыл свой рот для неё. Ощутив его вкус, она утонула в нем. В его суровой честности. В гордости, которую он принес в жертву ради неё. Ей хотелось плакать за них обоих.
— Это не было предательством, Викирнофф, — сказала она мягко, — только жизнь. Просто жизнь. И она может быть очень трудной, жестокой, и пугающей, но также может быть головокружительной, прекрасной, и наполненной страстью ко всему, чего ты желаешь. Чего мы желаем. Ты и я. Мы не хотим упустить это. Я бы цеплялась за жизнь, так же как и ты. Как и Рэзван. Не знаю, можно ли его спасти, или же уже всё потеряно, но, по крайней мере, я чувствую, будто бы он не принимал решение предать меня. Спасибо тебе за это.
Викирнофф крепко прижал её к себе, и облегченно выдохнул. Он отвел её золотистые волосы с глаз, впитывая каждую чёрточку открывшегося лица. Опьяняющее облегчение смешалось с острой радостью. Наталья была красива не только снаружи. Он поцеловал ее медленным, испепеляющим поцелуем счастья, ведь ее сердце было полностью открыто для него.
Она слилась с ним, одной ногой обвив его бедро, прижимаясь к нему ещё сильнее, и приглашающее потерлась своим влажным и скользким телом. Викирнофф с легкостью приподнял ее, заставляя обхватить его обеими ногами за талию, оставляя ее открытой для него, и позволяя ему расположить возлюбленную как раз над головкой его эрекции. Радушные складочки ее канала были словно горячий бархат и изыскано тугие, сжимая его словно кулак, когда он глубоко вошел в нее. То, как ее тело приняло его, нежно поглаживая и сжимаясь вокруг него, было для него настоящим чудом. Своей разгоряченной нежной кожей она терлась об него при каждом движении.
Её лицо сияло красотой в тенях от мерцающих свечей. Блики пробегали по ее мягким округлостям. Она крепко обхватила его за шею и откинулась назад, начиная долгое и медленное путешествие на вершину блаженства. Удовольствие на её лице делало её ещё красивее. Он позволил ей взять инициативу в свои руки. Она доводила его до грани несколько раз, только чтобы остановиться, и подразнить его пульс языком и зубами. Ожидая. Наращивая. Он чувствовал, как удовольствие набирает в нём свою силу, переходя все грани разумного. Наконец-то эта сила накрыла их обоих, заставляя взлететь на вершину блаженства.
Он слышал свой собственный хриплый крик, ее мягкий всхлип, чувствовал, как её мышцы всё сильнее сжимаются вокруг него, и ощущал кроваво-красные слёзы на своем лице.
Наталья встала на колени и присела на пятки, внимательно разглядывая инкрустированный драгоценными камнями церемониальный нож, лежавший на маленьком кусочке ткани между ними. Лезвие было слегка изогнуто, а ручка изящно украшена. Нож казался скорее бесценным произведением искусства, а не смертельным оружием.
— Он выглядит таким безвредным, не так ли? — спросила Наталья. — И всё же внешность обманчива: эта вещь множество раз использовалась для убийства.
Её рука, простёртая над лезвием, задрожала. Наталья отпрянула.
Солнце село. Они с Викирноффом искупались в горячем источнике после занятий любовью. Ей требовалось прилагать определённые усилия, чтобы отказаться от его крови. Она жаждала этого сильнее, чем когда-либо прежде, как будто он был наркотиком, а она наркоманом. Теперь, когда она знала, что Рэзван ещё жив, идея стать Карпаткой приносила странное спокойствие и надежду.
Оба оделись в созданную Викирноффом одежду. И сейчас перед ней стояла одна последняя задача — прикоснуться к ножу, получить доступ к воспоминаниям о насилии и жестокости, оставшихся на церемониальном оружии.
