груди. — Мне так жаль, Ксавье.
— Ты не виноват, — пробурчал он, не обнимая меня в ответ, но это не означало, что я собираюсь его отпускать. Все нуждаются в объятиях время от времени. Я был мастером объятий, а люди всегда больше всего нуждались в объятиях, когда отказывались от них. Это был их способ сопротивляться эмоциям, которые вызывают объятия, особенно после такой тяжелой утраты. Но эта боль так или иначе должна была выйти наружу, и лучше всего, если она будет разделена в объятиях того, кто тебя любит.
Мы стояли так, пока время не превратилось в песчинки у наших ног, и я, наконец, отпустил его, охотясь за выражением его лица в поисках признаков стойкости, но там не было ничего, кроме горя.
— Мне все равно, что скажут Советники, я никогда не займу его место Наследника, — сказал он, его глаза потемнели и показали, под каким давлением они явно его держат. Это была чертова шутка — подвергать его такому испытанию, в то время как он все еще переживал потерю семьи, но, опять же, я не был удивлен. Я видел, как моя мама и родители других Наследников действовали во имя долга всю свою жизнь, а политика редко принимала во внимание эмоции.
— Я знаю, старик, — мягко сказал я.
— Его нет всего лишь несколько оборотов земли, и все, что их волнует, это восстановление их драгоценного баланса сил, будущее и все то гребаное лошадиное дерьмо, которое, по их мнению, еще возможно, — он топнул ногой. — Даже если бы был какой-то маленький шанс, что мы победим Лайонела сейчас и Совет вернет себе власть, я бы умер, прежде чем занял место моего брата.
Я заметил, как он назвал отца по имени, словно отвергая все связи с ним и отказываясь от слова, которое делало их семьей. Я понимал это на глубоком душевном уровне. Настоящая семья — это люди, которые заслужили свое место в твоей жизни, а не те, кто требует от тебя чего-то только потому, что ты связан с ними кровными узами.
— Если тебе что-нибудь понадобится… — начал я, но тут дверь распахнулась, и в нее просунулась золотистая голова Софии, а за ней Тайлера, оба они смотрели на Ксавье с тоской в глазах.
— Вы закончили встречу? — с надеждой спросила София.
Ксавье взглянул на меня, и я отступил назад, кивнув в сторону двери.
— Увидимся позже, — пробормотал я, изображая фальшивую улыбку — в этом у меня был настоящий талант. Не позволять людям видеть, что мне больно, что сейчас я нуждаюсь в компании больше, чем в чем-либо другом на свете.
Ксавье сжал мою руку, затем рысью направился к Софии и Тайлеру, двое его приятелей по стаду потянули его через дверь и окружили лаской, тихонько поскуливая на ходу. Я наблюдал, как они прошли через открытую дверь, и огонь, горевший в бра на стенах, погас, поскольку магия Ксавье ушла вместе с ним.
Я остался один в темноте и вдруг почувствовал вкус снежинок на языке и ощутил, как давящие стены ледяной пещеры смыкаются вокруг меня. Выковывание, которое мне пришлось пережить, когда я был еще щенком, было так далеко в прошлом, но оно всегда возвращалось ко мне в такие моменты. Когда я чувствовал себя пугающе одиноким.
У меня не было стаи среди повстанцев, Волки Оскура слишком глубоко увязли в своем Клане, чтобы я мог принять в этом участие. Были и другие Волки, которые приходили ко мне, предлагая создать со мной группу, но я отверг их всех, потому что у меня уже была лучшая стая, какую только можно себе представить. У меня были Наследники, Дарси, Тори, Орион, даже сумасшедшая Джеральдина Грас. Они были моей семьей, и некоторые из лучших времен моей жизни произошли в Норах. Для того чтобы понять это, не нужно было лишаться всего.
Теперь все казалось таким хреновым. Дариус погиб, Тори была убита горем, Орион и Дарси пропали, а Макс пытался наладить новые, милые отношения с Джеральдиной в мире отчаяния. Потом был Калеб. Человек, который стал центром каждой моей мысли, каждого сна, каждого кошмара, который я переживал день за днем.
Правда заключалась в том, что мой Орден требовал близости стаи рядом со мной, когда я страдал. Мне нужно было быть завернутым в объятия фейри, которых я любил, и, откровенно говоря, если я получал все то, что помогало мне чувствовать себя лучше, я также хотел, чтобы кто-то щекотал мой животик и называл меня хорошим мальчиком. Проблема была в том, что этот кто-то уже не мог быть просто кем-то. Человек, от которого я получить утешения, был единственным, кого я не мог иметь. И я не хотел забираться ни в чьи другие объятия, кроме его. И вместо этого я отверг весь мир, отверг все инстинкты моего Ордена и утонул в этой боли. Вот на что это было похоже: погрузиться так глубоко в мучительный бассейн безответных чувств, что я не мог дышать.
Я тосковал по Королевской Лощине. Я скучал по тому времени, когда все было просто, но в основном я скучал по тому времени, которое даже не существовало. По месту, где все люди, которых я любил, были в полной безопасности, где мы не воевали друг с другом или с лжекоролем, и где мой лучший друг был так же сильно влюблен в меня, как и я в него. Да, я вёл себя эгоистично. Я должен был желать, чтобы между мной и Кэлом никогда ничего этого не было, чтобы мы остались друзьями и никогда не мутили воду в этой дружбе. Но нельзя было отрицать истину, что если бы луна и звезды предложили мне одно, безусловное желание, то это всегда был бы он.
Я со вздохом двинулся к двери, задерживаясь в тени, пока я затыкал кровавые дыры в своем сердце из-за Дариуса и маскировал свою боль яростью.
Моя рука сжалась в кулак, и я стремительно вышел из комнаты, нуждаясь в резне. Я снова почувствовал себя жестоким Наследником, охотящимся в коридорах Академии Зодиака за Вега, чтобы поиграть с ней, и тоненький голосок в глубине моей головы напомнил мне, как удачно все сложилось. Дарси не было здесь, чтобы осудить меня за мои глупости, Дариуса не было здесь, чтобы держать меня в узде, профессора Ориона не было рядом, чтобы затащить меня в изолятор, и никто другой не собирался останавливать меня.
Я обогнул острый угол в руинах и врезался прямо в Розали Оскура.
